Сквозь эту восхитительную завесу Шаран смотрела на него. Невольно Кентон приподнял веки и встретился с ней взглядом. Она ахнула, приподнялась и, откинув волосы, стала пристально всматриваться в его лицо.
— Он не спит! — прошептала она.
— Шаран! — выдохнул Кентон.
В ее глазах он опять увидел стыд, лицо стало холодным. Подняв голову, она слегка усмехнулась.
— Саталу, — сказала она, — тебе не кажется, что зловоние здесь сильнее, чем обычно? — Она опять поморщилась. — Да, так и есть. Как на невольничьем рынке в Уруке, когда привозят новых рабов.
— Я... я не замечаю, госпожа, — неуверенно проговорила Саталу.
— Ну да, да, конечно, — голос Шаран был беспощаден, — смотри, вот он сидит, новый раб. Странно, он спит с открытыми глазами.
— И все же он не похож на раба, — опять неуверенно возразила служанка.
— Вот как? Что с твоей памятью, девочка? — вкрадчиво спросила Шаран. — Как мы отличаем раба?
Черноволосая девушка не ответила, она только ниже склонилась над локонами своей госпожи.
— По цепям и по следам от ударов кнута, — насмешливо произнесла Шаран, — вот как мы узнаем раба. А у этого есть и то и другое — к тому же великое множество.
Кентон молча сносил ее насмешки, он лежал не шевелясь; он даже не все слышал из сказанного ею, а только жадно смотрел на нее, любуясь ее красотой.
— Ах, я думала, он пришел ко мне с мудрыми словами, с обещаниями, он заронил надежду в моем сердце, — вздохнула Шаран. — И я открыла ему свою душу, ведь я надеялась, Саталу! Мою душу! А он отплатил мне ложью, пустыми обещаниями, к тому же он слаб — не смог справиться с моими девушками. И вот он сидит — лживый и слабый человек, которому я доверилась, его бессильные руки в кандалах, а на спине следы кнута. Раб!
— Госпожа, о, госпожа! — прошептала Саталу.
Но Кентон молчал, хотя насмешки Шаран задели его за живое. Неожиданно Шаран поднялась и запустила пальцы в сверкающие кудри.
— Саталу, — тихо произнесла она, — могу ли я своим присутствием разбудить раба? Может ли раб — если он молод и силен — разорвать ради меня свои цепи?
Она повернулась; сквозь тонкие одежды просвечивали изящные розовые изгибы ее груди и бедер, гибкие и совершенные; тряхнув волосами, она лукаво взглянула на Кентона, поправила локоны и выставила вперед крошечную розовую ножку.
Забыв обо всем, Кентон поднял голову, кровь горячо стучала у него в висках.
— Цепи разорвутся, Шаран! — воскликнул он. — Я разорву их, будь уверена! И тогда...
— И тогда, — отозвалась она, — и тогда мои девушки побьют тебя, как и раньше! — Она усмехнулась и ушла.
Кентон смотрел ей вслед, кровь в голове громко пульсировала. Он увидел, как Шаран, остановившись, что-то сказала Саталу. Девушка обернулась и подала ему знак, предупреждая о чем-то. Кентон закрыл глаза и положил голову на руку. Вскоре послышались шаги Закеля. Раздался свисток.
«Если она в самом деле думала то, что говорила, то зачем бы стала предупреждать его?» — думал Кентон.
Шаран взглянула на Кентона со своей палубы.
С тех пор как она стояла здесь, насмехаясь над ним, уже прошло какое-то время. Но сколько — если измерять его привычными для Кентона мерками — он не мог сказать. Сети безвременья опутали его.
Много раз он без сна лежал на скамье, поджидая появления Шаран. Но она не выходила из каюты, а если и выходила, то не показывалась ему на глаза.
Кентон не сказал викингу о том, что чары усыпляющего рога больше ему не страшны. Хотя он всей душой доверял Сигурду, но не был уверен в его ловкости. Он сомневался, что викинг сможет искусно притвориться спящим. А Кентон не мог рисковать.
И вот опять Шаран стояла у изумрудной мачты и смотрела на него. Рабы спали. На черной палубе никого не было. В этот раз Шаран была серьезна. Она заговорила сразу о главном.
— Кто бы ты ни был, — зашептала она, — ты можешь делать две вещи — перейти границу и бодрствовать, когда спят другие рабы. Ты сказал, что разорвешь цепи. Я верю, что и это правда, если только...
Она замолчала, Кентон прочел ее мысль.
— Если только я не солгал тебе, как я солгал тебе раньше, — сказал он спокойно. — Я не лгал тебе.
— Если ты разорвешь цепи, — сказала она, — ты убьешь Кланета?
Кентон сделал вид, что размышляет.
— Зачем мне убивать Кланета? — спросил он наконец.
— Зачем? — В голосе Шаран появились презрительные нотки. — Зачем? Разве не он заковал тебя в цепи? Бил тебя плетьми? Сделал рабом?
— А разве не Шаран встретила меня копьями? — спросил он. Не Шаран растравляла мне раны солью своих насмешек?
— Но ты обманул меня! — воскликнула Шаран.
Кентон опять притворился задумавшимся.
— Какова же будет награда этому лжецу, этому слабому рабу, если он убьет черного жреца для тебя? — спросил он напрямик.
— Награда? — повторила Шаран, не понимая.
— Чем ты отплатишь мне?
— Отплачу тебе? Да, я отплачу! — Презрение в ее голосе обожгло Кентона. — Я отплачу. Ты получишь свободу, я дам тебе мои драгоценности, возьми все...
— Свобода у меня будет, когда я убью Кланета, — ответил он. — А для чего мне твои драгоценности на этом проклятом корабле?