Корабль идет дальше

Моряки высыпали на двор. В первую минуту никто не мог сообразить, что произошло. Неужели свободны? Неужели вместо расстрела на Дунае или страшной смерти от огня в соломенном сарае — свобода? Невероятно! Этого никто не ожидал. Бурная радость охватила всех. Люди смеялись, выкрикивали какие-то слова, обнимались, хлопали друг друга по спинам, у некоторых по щекам текли слезы… Конец унижениям, мукам от голода, фашистским побоям и окрикам… Неужели скоро мы станем полноправными людьми, сбросим форму лагерников, оденемся как следует и приедем на Родину? А там нас ждут дорогие люди, море и корабли, по которым мы так стосковались. Это была ни с чем не сравнимая радость. И если люди могут быть беспредельно счастливыми, то такими людьми были мы. В эту минуту мы забыли все плохое: четыре года гитлеровской тюрьмы, ужас нашего положения. Впереди сверкало и искрилось наше будущее…

Вдруг раздалась пулеметная очередь. Мы бросились врассыпную. Над деревней низко летел самолет с черными крестами на крыльях и стрелял прямо в толпу. Это были последние укусы умирающей гадюки. К счастью, никто не пострадал.

Навстречу морякам из соседнего сарая бежали военнопленные, которые провели с нами бок о бок столько времени и не могли обменяться даже рукопожатием… Они увидели, что нас выпустили, выбили дверь и выбежали на волю. Но наш доверенный был озабочен. Когда прошли первые приступы неудержимой радости и люди снова обрели возможность думать о чем-то другом кроме свободы, Михаил Иванович сказал:

— Если в нашу деревню Мекенлое, так она называется, забредет группа отступающих эсэсовцев, то нам голов не сносить. Они нас уничтожат. Надо, чтобы сюда скорее пришли американцы. А где они? Как — то нужно…

Через полчаса Чайник захотел поговорить с Богдановым. Но его не оказалось в деревне.

В разговорах, планах на будущее, в мечтах о бифштексах и чистых простынях прошло три часа. Их не омрачало даже отсутствие Богданова. Мы были уверены, что ничего плохого с ним не случится, Михаил Иванович пошел по какому-то важному делу и скоро вернется. Мы не ошиблись.

Раздалось тарахтенье моторов, и в деревню въехали два маленьких бронетранспортера. На одном из них прямо на крыше сидел улыбающийся Михаил Иванович, на другом Аранович. Управляли машинами американцы, У нашего сарая они остановились. Из первого выскочил американский лейтенант со светлыми усиками над верхней губой и, разбрасывая сигареты, закричал по-английски:

— Давайте всех фрицев сюда. Берите сигареты, мальчики! Мы привезем вам еще.

Но фрицы уже выстроились и стояли как на параде, во главе с Чайником, ожидая своей участи. Чайник держал в руках список и мешок с нашими мореходными книжками.

— Ну? Что ты хочешь мне сказать? — повернулся к нему американец.

— Господин офицер, — начал дрожащим голосом Чайник, — я уполномочен комендантом ИЛАГ-13 передать вам по списку советских интернированных и их документы… Всего было интернированных двести двадцать моряков и…

— Заткнись! Меня это не интересует. Давай документы, вонючка. Возьмите их, капитан, — обратился он к Богданову, — и скажите мне, что с этими мордами сделать? Расстрелять?

— Не надо, — махнул рукой Богданов. — Здесь оставили самых безобидных.

Лейтенант подошел к побледневшему Чайнику, сорвал с него погоны и ударил солдат. Потом он скомандовал:

— Оружие!

Солдаты стали бросать в кучу свои винтовки и автоматы. Во время этой операции многоствольные пулеметы американских транспортеров были направлены на немцев. Из машины вылез огромный негр и принялся ударами о землю отбивать приклады.

— Вот что, — проговорил лейтенант, молча наблюдая за тем, как негр справляется со своим делом. — Мне некогда здесь прохлаждаться. Фрицев я заберу с собой. Пусть там с ними разбираются. Вы, капитан, можете делать здесь все, что угодно. Деревня ваша. Можете насиловать, грабить, выгонять немчуру из домов — одним словом, все. Они заслужили это. Эй вы, садитесь!

Солдаты поняли и полезли в машины. С ними сел и Чайник. С непокрытой головой стоял старик, бургомистр деревни Мекенлое. Он с ужасом смотрел на американцев, на моряков и военнопленных. Сейчас от его деревни не останется камня на камне… Начнется разбой, грабеж…

— Я попрошу вас, лейтенант, как только вы попадете в штаб Третьей американской армии, — сказал Богданов, — немедленно сообщите кому-нибудь из представителей советского командования, что мы находимся здесь и с нетерпением ждем машин для продвижения домой, в Советский Союз.

— О'кей. Через несколько дней я буду в штабе и передам все, что вы просите. Желаю вам счастья. И не особенно-то стесняйтесь здесь. Гуд бай! Да… Если что-нибудь понадобится, американская комендатура в Эйхштадте. Городишко в нескольких километрах отсюда.

Бронетранспортеры развернулись и выехали за околицу. К Богданову подошел бургомистр. Он все еще прижимал шляпу к груди.

— Господин капитан, мы вам дадим все. Будем резать свиней, кур, коров, готовить пищу… Освободим жилье. Только попросите своих людей не бесчинствовать. Это было бы ужасно. Здесь живут добрые крестьяне, труженики. Остались почти одни женщины.