Корабль дураков; Избранное

Так повелось уже на свете —

Под старость нас печалят дети;

Бывают их дела постыдны,

Отцу и матери обидны,

Когда они выходят в свет,

Презрев родительский совет,

И, выбор сделав кое-как,

Вступают в нежеланный брак,

Гневя родителей сердца, —

Здесь новым страхам нет конца:

Ведь боль от неудач детей

Родителям еще лютей…

Приходит вкус восьмой на смену:

То затхлый вкус — преддверье к тлену.

Вконец состарилась чета:

Их мощь годами отнята,

Нет сил, что были до сих пор,

Притуплен слух и гаснет взор,

Слабеет ум, гнетет недуг

И память исчезает вдруг.

Круженье в мыслях, дрожь в руках,

Терзает кашель, мучит страх.

Все хуже каждый год — и вот

Девятый вкус конец несет…

Весьма соленый вкус, поверьте:

Спешит болезнь, предвестник смерти.

Чем больше трудятся врачи,

Тем дольше свой недуг влачи…

Вот так и мучится больной,

Пока не кончит путь земной

И смерть к нему не прилетит

И все страданья прекратит…

Тогда оставшийся супруг

Всю боль тоски познает вдруг,

Как в мире стал он одинок,

Для всех чужой, от всех далек:

Ведь на земле нет ничего,

Что утешало бы его:

Лишь на наследство метят дети…

Так доживать ему на свете,

Пока, и дряхлый и больной,

Он не отбудет в мир иной,

Где кущи райские нас ждут:

Ему вкусить блаженство тут

В покое вечном и тиши

Ганс Сакс желает от души.

ПОВАР И ЖУРАВЕЛЬ

178

Жил во Флоренции когда-то

В усадьбе рыцарь небогатый.

В часы досуга часто он

Бывал охотой увлечен.

Однажды как-то на охоте

Он журавля убил в полете

И отдал повару приказ:

«Зажарь-ка к ужину для нас!»

Собрались гости вечерком…

В стряпне прослывший мастаком,

Потрафил повар, и жаркое

Он изготовил им такое,

Что вмиг из кухни аромат

Распространился даже в сад.

А к повару меж тем как раз

Кума наведалась на час

И просит, кушанье хваля,

Ей ножку дать от журавля.

А он в ответ: «Хозяин мой

Во гневе человек крутой,

Возьмет да выгонит к чертям!

Ступай! Я ничего не дам!»

Тогда она: «Ну погоди ж!

И от меня получишь шиш!»

Струхнул тут повар и скорей

Взял да и отдал ножку ей.

Вот подано к столу жаркое…

Хозяин взрезал: «Что такое?

Здесь недохват одной ноги.

Позвать мерзавца! Ну-с, не лги,

А прямо говори, пострел,

Куда вторую ногу дел?»

Что делать? Повар уличен.

Потупив взор, бормочет он:

«Спокон веков была, ей-ей,

Одна нога у журавлей!»

Тут рыцарь в гневе заорал:

«Что? Журавлей я не видал?»

А повар: «Богом я клянусь

И даже доказать берусь!»

«Добро! — решает рыцарь. — Нам

Ты все докажешь завтра сам,

А нет, тогда тебя, мой друг,

Я на ближайший вздерну сук!»

Не спал наш повар в эту ночь…

Куда уж тут? Уснуть невмочь!

А утром оба в путь пустились

Туда, где журавли водились.

И видят вдруг средь камышей

В воде двенадцать журавлей,

Все на одной ноге стоят…

Был повар уж куда как рад

И прошептал: «Теперь вам ясно?»

Но радовался он напрасно:

Хозяин быстрыми шагами

К ним подошел, взмахнул руками,

«Гу-гу!» — истошно закричал

И журавлей перепугал.

Вторую ногу опустив,

Они вспорхнули, в небо взмыв.

Промолвил рыцарь: «Кто же прав?»

Тут повар взвизгнул, зарыдав:

«О, если б вам пришло на ум

Вчера поднять подобный шум,

Тогда бы доказать я мог,

Что у жаркого — пара ног!

Не я виной, что нет второй!»

И этим спасся наш герой.

На этот раз он жив остался,

Над дурнем рыцарь посмеялся,

И шуткой обернулось дело…

Когда боишься — действуй смело,

И ты избегнешь худших бед —

Вот Ганса Сакса всем совет!

ДВОРЯНИН, ШУТ И ИСТИНА

179

В каком-то замке жил один

Вдовец, почтенный дворянин,

И при себе шута держал.

Когда хозяин уезжал,

Вся челядь в замке ликовала

И дни и ночи пировала.

Раз как-то барин возвратился,

Шут раздевать его явился

И рассказал не без издевки,

Что парни делали и девки:

Как за столом они сидели,

Как вволю пили, сладко ели.

Тогда хозяин слуг созвал

И им пенять легонько стал,

Расспрашивая заодно,

Как им понравилось вино

И хороша ль была еда.

Тут все зарделись от стыда

И начали соображать,

Кто мог так подло их предать.

Недолго толковали тут.

Всем стало ясно — это шут!

Они обиду затаили

И отомстить шуту решили.

Уехал дворянин — и вот

На прежний лад их жизнь идет…

А шут опять при них сидел

И вместе с ними пил и ел.

Так время весело текло…

Но вот что тут произошло:

Они, налакомившись, встали,

Затем шута в подвал загнали,

Связав, раздели донага,

И розги взял один слуга.

Истошный вой тут поднял шут.

Завоешь, ежели секут

Да с приговором: «Ваша честь!

Вот это истина и есть!»

Шут завопил: «С меня довольно!

Она кусается пребольно…

Покуда жив на свете буду,

Я эту истину забуду!»

Хозяин вскоре возвратился,

Шут раздевать его явился.

Хозяин молвил: «Милый мой!

Ты мне всю истину открой:

Что слуги нынче вытворяли

И что тут жрали и лакали».

Услышав это, тотчас шут

Воскликнул: «Пусть меня сожгут!

Молчать я буду, как в могиле;

В меня так крепко правду вбили,

Что до сих пор щекотно мне…

Прочтите сами на спине!»

Хозяин шутовской кафтан

Содрал, и след багровых ран

Он разглядел со всех сторон,

И сразу правду понял он.

А шут ладонь к устам прижал

И дальше обо всем молчал.

Так повелось уже веками:

Обжегшись, мы не лезем в пламя.

А тот, кто правду говорит,

Бывает беспощадно бит.

Вреда не принесет молчанье —

Вот Ганса Сакса назиданье.

ПОДАГРА И ПАУК

180

Однажды утром я гулял

И на опушке услыхал —

Где зеленел сосновый бор —

Какой-то тихий разговор.

Подкрался я и подглядел,