Копенгага

За ним это водилось. Странности… Он слишком много пил. Однажды он вез домой ковер, вез его на велосипеде. Спускался с горы. Развил скорость, увидел ребенка, который перебегал дорогу, а может, и не перебегал, а думал перебегать или нет, а может, и придумал ребенка, на всякий случай (а вдруг ребенок?.. как я поступлю в такой ситуации?..), сдуру так нажал на передний тормоз, что перелетел через руль и каким-то образом ударился почками и головой. Пролежал двое суток в больнице. Ссал кровью. Стонал. Блевал — сотрясение мозга. Вот и сказалось…

Ходил под окном молдаван и стонал:

— Ох, и тошненько мне, ох-хе-хе, как тошненько…

Все экономил, потому что табак дорого стоит. Курил всякую дрянь; лепил всякие пластыри; дышал в какие-то трубочки… Ничего не помогало: курить хотелось ему больше и больше…

* * *

Мистер Скоу с возмущением объявил мне, что Михаил Потапов остался ему должен огромную сумму.

Сорок три тысячи крон! Двадцать пять он у него взял в долг для закупки чего-то в России. Чего-то, что могло бы быть продано в Дании и принесло бы неслыханный барыш. Что именно это было, я так и не понял. А может, старик и сам не понимал, что хотел Потапов. Одно ясно: старик перевел эти деньги кому-то на какой-то счет.

Он показывал мне факсом пришедший контракт. Он назвал его juridical confirmation.[25] Он показывал штамп с двуглавым орлом, несколько подписей. Он носил эту бумагу адвокату. Адвокат назвал это жалкой бумажкой, которая не была факсом, а просто была отпринтована из Интернета. Сказал старику, что сожалеет, ничем помочь не может. Да и никто теперь, пожалуй, был не в состоянии ему помочь! Ни один адвокат мира, даже силы безопасности вместе взятые не могли бы ему помочь. Никакого товара старик не получил. Деньги ушли неизвестно куда. Засудить за мошенничество тоже было некого, так как теперь Потапова не было тоже. Он испарился, как химера, как бредовый фантазм спящего воображения. Он исчез так, будто его вообще никогда не было. Да и правда, раньше, как выяснилось, его тоже никогда не было, он был выдуман, был человеком, который выдавал себя за некоего Михаила Потапова, а на самом деле был кем-то другим. Черт знает, кем он был! Выудил у старика двадцать пять штук, плюс нажег электричества и за ренту должен остался, итого — 43 580 крон, которые теперь не с кого требовать. Вот так.

Имущество, разве что…

Оставшееся после него имущество все пошло с молотка. Барабаны ушли к Джошуа, микшер осел у братьев, гитары, ди-ви-ди, видео, камеры, кассеты, одежда…

Об этом имуществе Фредерик и ссорился с Иоакимом. Иоаким говорил, что ему противна сама идея этим заниматься, а Фредди пожимал плечами, разводил руками — выражал недоумение: а что тут такого?.. ну барахолка… ну и что?..

Фредди хотел устроить барахолку. Он без этого жить не мог. Он даже к нам приходил с Ионни, они долго пили у нас пиво и говорили об этом… Я ничего поделать не мог, я пообещал, что если речь на собрании зайдет о его барахолке, я поддержу его, почему нет?.. и они сразу пожали нам руки, встали и ушли. Вероятно, Фредди таким образом обошел и убедил всю коммуну и мистера Скоу. Все имущество пошло в Коммюнхус, который он временно превратил в секонд-хенд, расставил вещи Михаила, смешав со своими и привезенными с разных «лопет маркетов» и «лау присов»,[26] что-то принесла Патриция, что-то Жаннин, что-то вплыло из замка, приехали гости из города, соседи, Фредди встречал их в пиджаке с галстуком, предлагал горячий кофе, мягко торговался… Деньги шли в копилку коммуны и на погашение долга за ренту и электричество, которое накрутил Михаил. На самом деле проследить, куда ушли деньги, было невозможно. Потому что, как говорил Хануман, деньги — это деньги, куда идут деньги, знает тот, у кого их столько, что ему больше незачем об этом думать!

В том же феврале еще одно объявление появилось в Коммюнхусе, которое было написано тем же аккуратным слегка детским нетвердым почерком:

Ионни выпустил новый сингл

They ain't gonna stop us now!!!

Если хотите поддержать молодого певца, можете приобрести диск в киоске «Ф&И» (120 крон)

Ионни, тот самый толстый вокалист, который пел в группе братьев на фестивале, видимо, очень рассчитывал на Фредерика, раз все никак не мог съехать из Хускего; целыми днями шлялся по деревне; курить он не курил — боялся потерять голос, зато ел йогурты с гашишем, толок в них пластилин и ел, а потом кайфовал и на Фредерика смотрел влюбленными глазами, подолгу смотрел, а потом говорил:

— Фредерик, ты как, в порядке?

— Вроде бы в порядке, — отвечал Фредди, но тут же добавлял:

— Хотя кто знает, кто знает… Может, и не в порядке… Может, только кажется, что все в порядке, а на самом деле меня уже накрыло, и все в любой момент померкнет, как тогда на полянке…

— Фредерик, у тебя воротничок выбился, — говорил тогда толстячок, и Фредерик подходил к зеркалу, поправлял воротничок, нервно приговаривая: