— Ромул Августул, — сказала она тихо. — Анастасий, Юстин, Юстиниан Великий…
Он держал ее голову в своих руках и кусал мочку ее уха. Она смотрела на него широко открытыми глазами.
— Юстин Второй, — продолжала она. — Тиберий, Маврикий…
Он поцеловал ее в губы.
— Фока, — пробормотала она.
— Считай это чисто медицинской процедурой, — сказал он. — Я просто пытаюсь тебя согреть.
— Гераклид, — сказала она. — Константин Третий…
Она задышала чаще.
— Гераклион, — выдохнула она и чихнула.
— Ты меня заводишь, — сказал он.
Она улыбнулась:
— Констант Второй.
Он прижал палец к ее губам:
— Ты меня убедила, дорогая. Давай лучше поговорим о нас.
— Я замерзла, Джонас. Я не могу согреться. — Она обвила руками его шею. — Согрей меня.
Ее руки напряглись.
— Ты истекаешь кровью, — прошептала она. — Я вся в твоей крови. Мне это нравится. Еще никто не истекал кровью в моих руках. Джонас, ты взорвал эту дверь, как бомба. Джонас! Я могла бы полюбить такого мужчину, как ты.
— Скажи мне, когда я начну потеть.
— Константин Четвертый, — прошептала она, не спуская с него расширенных глаз. — Юстиниан Второй, Леонтий Второй… Джонас, ты потеешь. Не отпускай меня, Джонас. Не отпускай меня.
Ее платиновые волосы прилипли ко лбу и рассыпались по вискам; намокшие пряди собрались сзади в мелкие кудряшки. Губы распухли, синие жилки на горле пульсировали неоновым светом. Все ее плечи и грудь были залиты кровью. Температура тела у Уайлда вернулась к нормальной, но руки оставались тяжелыми и вялыми, как мясные туши. Он подумал, что ему нужен пистолет, и спросил себя, сможет ли он нажать на спуск. Позади загремел открываемый замок.
Глава 28
Уайлд пересек камеру в три прыжка. Клаус Эрнст распахнул стальную дверь и встретил его грудью. Они вместе покатились на пол. Уайлд сумел вырваться и взмахнул правой рукой; боль от удара отдалась у него в плече. Эрнст упал назад, но все еще продолжал удивленно мотать головой. Уайлд сцепил обе руки и размахнулся ими как дубиной. Костяшки его пальцев пришлись Эрнсту по лицу, из разбитой щеки хлынула кровь. При следующем взмахе он двинул по другой скуле и отбросил Клауса на стену. Голова доктора ударилась об пол, и он затих. Его лицо превратилось в кровавую маску.
Уайлд опустился на колени, схватившись обеими руками за живот и закусив губу от боли. Ингер склонилась над ним, разминая мышцы его плеч.
— Вряд ли он умер, — сказала она с сожалением. — Я бы хотела увидеть, как ты убиваешь человека, Джонас Уайлд.
— Тогда держись поблизости, — посоветовал он. — Эта дверь открыта?
Она распахнула дверь в апартаменты и включила свет. По сравнению с царившей наверху роскошью обстановка здесь выглядела строго утилитарной. Первая комната представляла собой всего лишь контрольный пункт: два оранжевых кожаных кресла стояли по обе стороны от телевизионного экрана и пульта радиосвязи, перед ними светились датчики, показывавшие температуру воздуха на улице, уровень радиоактивности и даже вес, с которым расположенный наверху дом давил на нижние подвалы; все это было связано с компьютером, который мог сообщать оказавшимся внутри людям, насколько безопасно находиться во внешнем мире. Очевидно, Гуннар Моель серьезно верил в возможность ядерной войны и в свою способность ее благополучно пережить. Внутренняя стальная дверь открывалась в белый коридор, который вел к спальням, кухне, ванной комнате и большому хранилищу, набитому всеми необходимыми припасами, включая кислородные баллоны. К сожалению, оружия нигде не было.
— Ты это ищешь?
Ингер стояла в дверях первой спальни, перекинув через плечо его одежду.
— В том числе и это.
— Моя одежда тоже здесь. Гуннар во всем любит порядок.
Она прижалась к нему, обняв его за шею:
— Джонас! Когда я в первый раз увидела тебя на том пароме, всего разряженного и с этими дурацкими манерами, я подумала: господи, до чего же дошел наш бизнес! Субботний вечер ничего не изменил, я осталась при том же мнении. Даже когда ты сказал, что убил Гуннара, я решила, что ты просто застрелил его из пистолета, как самый обыкновенный киллер. И только когда я увидела, как ты борешься с действием наркотика, как ты сопротивляешься мне до последней возможности, до последнего вздоха, я подумала: наверно, в этом человеке что-то есть. Если бы я только знала, что это ты! Неужели ты думаешь, что я могла бы сдать русским такого человека, как Джонас Уайлд? Тогда ничего бы не случилось. Но я не жалею о том, что произошло.
Уайлд, не скрывая удивления, посмотрел на нее.