Конверт из Шанхая

– Даша, – подскочила ко мне моя тезка Даша Штольц-Туманова. – Я тут один очень красивый монолог решила показать. Поможете по старой памяти над текстом поработать?

– Разумеется, помогу, – обрадовалась я.

– Позвольте вас на секундочку задержать, госпожа Туманова? – обратился к Даше Иван Порфирьевич. – Всего один вопрос!

– Да с удовольствием!

– Вы вот Дарье Владимировне передавали приглашение зайти к мистеру Фрейзеру? Он сам вас о том попросил?

– Да нет! Он попросил этого смешного мистера Ю, а тому, видать, было лень, так он мне перепоручил эту просьбу передать. А отчего вы спрашиваете?

– Так, ничего особенного. У нас небольшая путаница вышла, вот я и спросил.

– Даша! – позвала Дашу Штольц госпожа Никольская. – Идите сюда! Давайте, пока здесь все свои, еще раз сыграем!

Даша прошла к пианино, и они с Еленой в четыре руки заиграли красивую мелодию из оперетки Франца Легара. А я сидела и пыталась припомнить, что это за оперетка: «Кукушка» или «Венские женщины»? И думать про это мне казалось куда приятнее, чем размышлять про мистера Ю, пропавший пакет и все такое прочее. Я, можно сказать, наслаждалась такими приятными раздумьями, хотя так и не вспомнила названия оперетки. А еще как-то очень приятно и славно было видеть знакомые лица людей, с которыми рядом мы проработали – нет, прожили! – весь этот замечательный театральный сезон. Может, и не всегда эти люди были приятны в общении, но уж ни от одного из них не нужно было ждать удара палкой по голове, а тем более выстрела в спину. И пусть многие из них имели собственные тайны, но и тайны эти были скорее милы, чем страшны. Вот, к примеру, взять Александра Александровича и Екатерину Дмитриевну. С самого начала и до конца сезона они скрывали свое давнее супружество. Хотя про это знали все и каждый, но все, а главное, они сами выдержали эту игру от и до, то есть до самого момента посадки в этот поезд. А затевали они это с началом каждого сезона, потому что господин Корсаков был не только блестящим актером, но и антрепренером, то есть начальником. Вот они и делали вид, что не женаты, чтобы он мог к Екатерине Дмитриевне относиться так же, как к остальным актрисам.

Леночка Никольская, с блестящими глазами играющая сейчас на фортепиано и поющая куплет, тоже имела тайну. Она скрывала свое имя! По паспорту она была вовсе не Елена Никольская, а Евдокия Дунина, то есть Дуня Дунина! И жутко стеснялась этого столь не подходящего для афиш имени.

У нашего комика Ивана Ивановича Тихомирова тоже была тайная страсть. На Рождество он всем дарил чудные свечки в виде различных фигурок, но ни разу не сознался, что это дело его рук. И так можно было сказать про каждого. Даже про нас с дедушкой. Потому что и у нас была тайна, которая давно перестала быть таковой, но все делали вид, будто ее и нет, будто никто не знает ни о существовании тайны, ни о том, что за ней скрыто. Правда, в отношении дедушки она отчасти стала публичной. Он прибыл с труппой в качестве простого суфлера, а закончил сезон как замечательный актер. И это уже скрыть было невозможно. Ну то, что он великолепный актер. А вот то, что мы уже к середине сезона вновь стали богаты, про это никто и не вспоминал. И про то, что я графиня, не вспоминали. И нам это очень нравилось.

Так что все эти наши театральные тайны были милы и по-своему простодушны. Да и в разгадках они не нуждались. Потому-то мне и стало так легко, когда я вновь оказалась среди своих и когда мысли мои переключились на них и на наши незатейливые дела с костюмами, текстом ролей и всем прочим, что называлось театр.

– Дарья Владимировна, – еще раз обратился ко мне антрепренер. – А все ж таки, что за номер вы разучивали с Марией Петровной?

Иван Порфирьевич, дедушка и я рассмеялись.

– Не берите себе в голову, – сказал дедушка. – Это и не номер был, а так, детские шалости.

– А я-то думал… – разочарованно протянул Александр Александрович. – Ведь так старательно репетировали. Одно удовольствие было посмотреть.

– А это вы меня приучили все, даже шалости, репетировать тщательнейшим образом! – сказала я.

– Большое вам русское мерси! – пошутил господин Корсаков. – Ну-с, тогда сознайтесь, что это была за шалость. Раз это не номер, так, значит, мне иначе как от вас самой и не узнать, что же это такое, для чего понадобилась столь необычная подача текста.

Я вдруг жутко смутилась и покраснела. Выручил меня господин Еренев.

– Ох уж эти барышни! – воскликнул он. – Проказничать они смелы (похоже, что в эти слова он вложил куда больше смысла, чем могли услышать посторонние), а как рассказать про то – краснеют. Дарья Владимировна, может, я, с вашего позволения, раскрою секрет? Ведь все равно он так или иначе всплывет. А Екатерина Дмитриевна и Александр Александрович как раз умеют не говорить лишнего.

– Да уж рассказывайте, – разрешила я.

– Вы, верно, обратили внимание, как госпожа Софья Яковлевна, та дама, что увешана бриллиантами, словно рождественская елка мишурой, в первые дни нашего путешествия беспардонно командовала флотским офицером?