Я родился так давно, что в новых домах строители еще воздвигали печи! Когда в 1951 году (я был восьмилетним мальчишкой) мы вселились в комнату в коммуналке в пахнущем краской новом доме на Салтыковке (как Брикстон у Лондона, так Салтыковка у Харькова — рабочий район был, окраина) посередине кухни там возвышалась мощная шестикомфорочная печь с огромной духовкой. И под домом мы обнаружили новенький подвал для хранения угля. Газ появился лет через шесть-восемь, если не ошибаюсь. С печью, надо сказать было хорошо. В ней дружно пекли на праздник пироги, обмазывая их яичным желтком. Вокруг печи собирались как вокруг мамки в зимние вечера все соседи. Когда нам снесли печь и провели газ, в кухне стало просторнее, чище, но сиротливо как-то. И соседи стали больше ругаться между собой. Печь нас сплачивала.
Первый наш телевизор отец сделал сам, из деталей купленных на барахолке. В Харькове тогда заработал первый, как тогда говорили «любительский» телецентр. Это был, если не ошибаюсь, 1953 год. Именно к открытию «любительского» отец и спаял из частей телевизор. Помню, там была одна часть, называемая «отклоняющаяся система». У нашего телевизора отныне сидело по меньшей мере два ряда гостей. Первые передачи потрясли зрителей. «Любительский» работал любительски, изображение было ужасное, но зрители были неизбалованные и благодарные. Они неистово всматривались в призраков на экране. Обычно зрительскую массу составляли: две тети Маруси и их дети Валерка и Витька — соседи — из квартиры точно под нами — на первом этаже. Их мужья молодые мужики дядя Саша и дядя Ваня присоединялись к ним, когда позволяла смена, на их заводах народ вкалывал в три смены. Дядя Саша был электрик, дядя Ваня не помню кто. Валерка и Витька были совсем сопливые. Иногда приходил горбатенький Толик Переворочаев, он садился в первый ряд. Переворочаевы жили аккурат под нашей комнатой. Кроме Толика в семье печника и уборщицы были еще дочь юбка чуть старше меня и младшая Надька, но к нам они не ходили. Телевизор был моден. Из-за телевизора мы быстро стали модными, — наша семья. К нам ломились и напрашивались. Пришлось купить линзу — пластиковое выпуклое на зрителя сооружение куда заливалась дистиллированная вода. На штативах (а может быть кронштейнах?)линза выдвигалась и отодвигалась, регулируя фокусировку и величину изображения. Зрители теперь садились дальше от изображения и народу вмещалось больше. Меня наша популярность радовала все меньше. Отец разделял мои взгляды. Приезжая после военной службы домой на двух трамваях, через весь город, он хотел отдохнуть, но находил дома кинотеатр, набитый зрителями. Я уговаривал его испортить телевизор. Мать не позволяла. Она у нас работала нашей совестью и держала всегда сторону народа. Слава Богу телевизоры стали выпускать советские заводы, ящики появились в продаже и народ стал покупать себе телевизоры. Некоторые закупили с большими экранами и наши зрители переметнулись к ним. Чему мы с отцом были счастливы. В конце концов у нас оказался самый допотопный, музейный телевизор, и те люди, которые смаковали фильмы у нашей линзы стали снисходительно пенять нам «Почему вы не купите себе нормальный телевизор?!»
Родители заняли денег у Антонины Васильевны Шепельской — жены профессора из другого подъезда и купили мне велосипед. Это было прочное, не очень быстрое сооружение из крепких тяжелых труб. На этом велосипеде однажды летом мне проводом чуть не отрезало голову. Я мчался с горы, торопился на пляж, и заметил сорвавшийся электропровод только в последний момент. Мне лишь рассекло подбородок и чуть покорежило во время падения. Велосипеду, — хоть бы хны.
Потом мой отец взял и купил красный мотоцикл «Ява». Себе. Черт знает зачем. Я думаю, отец мой в некоторой степени предвосхитил меня и некоторые черты характера, которые развились у меня позднее, и привели меня в государственные преступники, имелись уже и у него. Потому он и купил себе мотоцикл «Ява» году в 1958, когда ему уже было сорок лет. Я съездил с ним, помню, куда-то, сидя на заднем сидении, к реке что ли мы ездили. Отец был в полевой форме советского офицера, с портупеей и с пистолетом. Мы походили у реки и вернулись обратно. В тот год я уже начал серьезно пить водку и гулять, а отец мой не пил, но за «Яву» я его зауважал. Но отнять у него мотоцикл я не хотел, почему-то даже и в мыслях не возникало. Очевидно по причине моей близорукости… Не знаю, почему. Но с «Явой» мы стали опять на некоторое время модными. Так как мотоциклы эти только что появились в продаже. Отцу, впрочем мотоцикл быстро надоел. К тому же и времени ездить у него было мало. Первое время он ездил на нем в свою воинскую часть на Холодной горе, потом поставил в подвал, а позже продал.