Контрольные отпечатки

Ах, это была круглая дата – а мне-то и не скажет никто, как говаривала Настасья Николаевна Хитрово: она не любила слышать о покойниках, и если узнавала что кто-то умер – устраивалась так, что ей об этом не объявляли, а через две недели она спрашивала где мол такой-то – когда это была уже старая новость и не нужно было на нее отзываться с чувством. «Тем дело и кончится, и об умершем больше нет и помину» («Рассказы бабушки»).

Почти ни об одном знакомом (кроме тех, кого я застал школьниками и помню в каком они были классе) я не знаю кому сколько лет – теперь, впрочем, это изменилось в категории 65–75, тут я все примериваю на себя. 12 ноября – 70-летие Димы Гаевского, 16 ноября – Ю. Айх., далее везде. Теоретически 50 – это начало освобождения от многого что казалось (или даже было) важным и необходимым – куда пойти, о чем позаботиться, чего «не пропустить», – но в наше время мало кто это умеет и дотягивает до возраста старческих недомоганий. Мой пример никому не наука, потому что мне 70 исполнилось в 40 если не раньше, а 50 вероятно в 30. (Я говорю о самоощущении; вынужденная суета в поисках пропитания – это другое дело.) Надо быть или молодым или старым, а «средний возраст» унизителен.

Журнал НЗ у меня есть – № 1, а еще есть два номера На Посту и четыре НЛО, спасибо Лене Шумиловой. Интеллигентный ПОФИГИЗМ хуже пофигизма плебейского, но «этиографическая» (Нравы и Обычаи) ценность есть и у него.

В приведенной открытке есть интонация личного сообщения, достаточно необычная. Возможно, Асаркан выбрал такую эпистолярную форму (открытки), чтобы как раз избежать «открытости». Никто ее как будто и не ждал.

Когда такие сообщения стали просачиваться сквозь коллажи, заметки и массивные описания американских радостей, я поначалу принимал их как случайность, – своего рода оговорку. Но общий тон открыток менялся, а в 1999 году изменился настолько, что пришлось задуматься о причинах. Не то что Асаркан принял меня в ровесники, но разница в возрасте как будто уменьшилась. Мы как бы подравнялись.