Контрольное вторжение

— Да, Алена, мы в эфире. Работы по разбору завалов не прерываются ни на минуту. Три раза в час вся техника останавливается, и объявляются так называемые «минуты тишины»…

«Которые больше всего напоминают минуты молчания», — добавил я про себя. Ненавижу журналистские штампы. При репортаже из мест стихийных бедствий и техногенных катастроф обязательно нужно рассказать про «минуты тишины», показать усталое лицо спасателя и трогательную детскую игрушку, лежащую на груде битых кирпичей. Информации — ноль, зато эмоции плещут через край. «Даже видавшие виды ветераны служб спасения были потрясены…» Тьфу! Кажется, я сам мог бы без труда переквалифицироваться в плохого журналиста.

Репортаж из Ленинграда закончился, и на экранах замелькали кадры с набившего оскомину процесса по делу китайских людоедов. Даже в условиях начавшейся войны редакторы новостных лент не смогли оставить в покое этот сильно потрепанный сюжетец. Сейчас опять будут показывать маленького злобного повара, умеющего виртуозно готовить человечину, и гурманов, с удовольствием эту самую человечину пожиравших. В цепких пальцах журналистов трагедия уже давно превратилась в фарс, и зрители жаждали скорейшего смертного приговора, дабы не видеть больше мерзкие рожи каннибалов. К счастью, сидящий на пульте сотрудник оборвал новостной выпуск видеоклипом, превозносящим новый сорт пива «Фараон». В ролике утверждалось, что «Фараон» воссоздан по органическим остаткам, найденным в желудках египетских мумий. Генным инженерам удалось вырастить настоящий фараонский ячмень, настоящий фараонский солод и полностью восстановить утраченную фараонскую рецептуру.

— Следующим будет кофе «Ленин», — проворчал мужчина за соседним столиком.

Невозмутимый робот-официант принес мой заказ и замер в ожидании оплаты.

— Атака на Горький, — устало сообщила Алена Глазунова, прерывая рекламу пива. — Есть жертвы. Заместитель председателя мобилизационной комиссии Земли предупредил о запрете на отключение индивидуальных средств связи. В любой момент любой гражданин планеты может быть мобилизован для выполнения боевых и иных задач. Призывной возраст снижен до 16 биологических лет. Президиум Верховного Совета Солнечной Системы объявил об эвакуации с планеты Земля всех детей в возрасте до 13 лет включительно. Об эвакуации детей старшего возраста будет объявлено дополнительно. В расчет принимается только реальный календарный возраст. Лица, прошедшие глубокое омоложение, детьми не считаются. Подтвердились предположения о том, что агрессоры вторглись в наш мир через мощные телепортационные колодцы. Место их первоначального базирования до сих пор не выяснено. Это может быть любая из планет Солнечной Системы или, по наиболее смелым предположениям, неизвестный нам параллельный мир. Последнее утверждение решительно опровергается физиками.

Дальше я слушать не стал. Расплатился с роботом по мыслетелефону, опрокинул в рот чашечку прохладного кофе с коньяком и покинул гостеприимную «Абжорку».

В двух кварталах от кафе на чудом сохранившейся старинной улочке в блочном девятиэтажном доме жила Тумана Сентябрь. Я шаркал подошвами по узкому тротуару, заглушая невнятный гул ночного города. Тула спала беспокойным предвоенным сном. То и дело с широких проспектов доносился рокот последних выпусков новостей. За темными окнами мелькали отблески экранов, и город вздрагивал от далеких бомбовых ударов и чувствовал боль умирающих на другом конце планеты людей.

Город хмурился и готовился к битве.

С благоговением я переступил порог ее подъезда. Автомат зажег тусклый желтый свет, осветив выщербленные ступени и темно-синие стены с облупившейся краской. Торжественный и неспешный подъем на второй этаж занял у меня не меньше минуты. Мне вдруг стало тоскливо и одиноко. О чем говорить? Что обсуждать?

Между нами никогда ничего не было. Мы даже по душам ни разу не говорили. Я всегда держал свои чувства при себе, и она о них не догадывалась. Неважно, какие воздушные замки построило мое воображение, я для нее чужой малознакомый человек.

Демон ее двери приглашающе щелкнул замком. Ничего удивительного. Ведь я бывал у нее в гостях и вполне мог остаться в памяти домашнего компьютера. Я робко постучал и, не дождавшись ответа, вошел внутрь, на секунду раньше, чем решился убежать прочь. Будто прыгнул в открытый люк самолета. Шагнуть назад означало опозорить себя навсегда в своих собственных глазах.

Странно. Никто и никогда не узнал бы о моей слабости, но до конца дней своих я остался бы опозоренным.