Контрольное вторжение

Подобно тому, как объявление диспетчера превращает все еще опаздывающий для встречающих рейс во взорванный аэробус, а живых людей в истерзанные трупы, реальность безжалостно обрушилась на меня, сметая жалкие препоны спасительных фантазий. Мертвая девушка недвижно лежала на моем спальном матрасике. Ее руки были раскинуты в стороны, а волосы расплескались по залитой кровью подушке.

— Ноль-два, — пробормотал я, стуча себя косточкой указательного пальца по виску. — Совершено преступление. Светозар Ломакин убил человека.

— Вызов принят, товарищ Ломакин, — отзывчиво проворковал приятный женский голос. — Участковый инспектор прибудет в течение трех минут. Желаете пригласить адвоката прямо сейчас?

«Они все знают, — с благоговейным ужасом подумал я. — Они знают даже то, что им не нужно спешить. Они не собираются посылать сюда жандармов с индивидуальными ранцевыми телепортами. Черные чудовища с оскаленными черепами на рукавах не материализуются из воздуха и не размажут меня по стене. Вместо них прибудут добрые волшебники с железными браслетами. Они отведут меня к другим волшебникам с деревянными молоточками, и те лет на пятьдесят превратят меня в придаток какого-нибудь полезного механизма.

Отбойного молотка, например. Или экскаватора. И буду я до морковкиного заговенья реставрировать марсианские каналы. Но почему? Зачем я это сделал? Ведь я даже не знаю эту девушку! Может быть, я сошел с ума? Бред! У меня крепкая, проверенная множеством комиссий, психика. Тогда как получилось, что…»

— Нет, — я мотнул головой. — Мне не нужен адвокат.

— Зря отказываетесь, товарищ Ломакин, — сказал кто-то рядом со мной.

Я повернул голову. Все-таки они воспользовались направленным телепортом. За моим плечом стоял милиционер с нашивками участкового. Почему-то он был один, хотя, как я помнил по фильмам, убийство — это такое увлекательное событие, на которое собирается целая стая ответственных товарищей.

— Что вы сказали? — растерянно пробормотал я.

— Зря, говорю, от адвоката отказываетесь, — проворчал участковый, неотрывно вглядываясь в обнаженное тело. — Вам все равно, а он бы лишний трудодень заработал за вызов. Что у вас произошло?

— Я убил человека. — Мне, наконец, удалось обрести некоторую уверенность в себе, и мой голос зазвучал даже слишком твердо для будущего узника оберонских рудников.

— Говорите конкретнее. Какого человека вы убили, каким образом и какие мотивы у вас были? — равнодушно отбарабанил милиционер и сделал шаг по направлению к мертвому телу.

— Этого самого, — я махнул рукой, указывая на труп, — или вы полагаете, что женщина — это не человек?

— Ничего такого я, конечно же, не полагаю. — Милиционер вел себя, на мой взгляд, как-то слишком спокойно, словно каждый день имел дело с жертвами убийств. — Может быть, я сам в чем-то немного женщина, — он улыбнулся какому-то старому неизвестному мне анекдоту. — В любом случае, я очень сильно ценю и уважаю женскую разновидность человека разумного. Однако с чего вы взяли, что Наталья Петровна Корф оставила наш лучший из миров? Она всего лишь спит, товарищ Ломакин. Крепко спит. Отдыхает. Понимаете? А вам я хочу напомнить, что применение наркоидентичных систем запрещено законом и недопустимо для вас, как космического разведчика. Даже для двоечника, которому дальше казахского космодрома дорога закрыта.

— У меня распределение на Луну! — вспылил я. — И откуда вы знаете, что она спит? Там кровь на подушке! Вы же даже пульс не пощупали! Вы — разгильдяй!

Он впервые с момента нашей встречи посмотрел на меня, и его неприязненный взгляд мне очень не понравился.

— У нее телеметрия лучше, чем у тебя, разведчик. — Глазки участкового сузились, превратив заурядного европеоида с большой примесью кавказской крови в стопроцентного азиата. — Ты сегодня втыкался, что ли?

— Втыкался? Я вообще не знаю такого слова. — Вялая попытка выкрутиться потерпела ожидаемое фиаско, служитель закона грозовой тучей надвинулся на меня, и я почувствовал, как холодные щупальца телепатического сканера коснулись моего мозга. — Ни к чему такому не подключался, ничего такого не принимал, — перестав корчить из себя дурачка, залепетал я. — Уже очень давно не баловался.

Это была чистейшая правда, и он мне поверил. Не как человек человеку, конечно же, а как милиционер лицу, подозреваемому в нарушении общественного порядка.