— Я вот перед концертом только в «бизнесе» билеты аксептирую. Без разговоров. Агентов надо в строгости держать. Ты в Нью-Йорке живешь, служивый? И не признал меня? Странно. Я ж к вам в «Карнеги» как на работу летаю, аншлаги сплошь. Понял, ты к музыке ровно дышишь. Я тоже футбол больше люблю. Но тем не менее позволь представиться: Кирилл Знаменский, лучший пианист планеты. А это Вениамин Звонарев, не самый худший джазовый мен, так скажем. Экспериментатор в области живого и мертвого звука. — Оба музыканта, лучший и не самый худший, громко заржали, как два хорошо накормленных коня, не иначе. Дэна самого потянуло на улыбку, он с усилием ее прогнал, храня невозмутимость из последних сил. Кирилл поднялся, некоторое время покопался в багажной полке наверху, отчаянно чертыхаясь, и протянул Дэну карточку: — Вот держи, эта с мобильником. О. — моя родина, я почетный гражданин славного города, давшего мне путевку в жизнь. Родился я там. Обо мне слово скажешь, карточкой этой помахать не забудь, — повсюду дверь откроется. В клуб элитный, в бассейн, в лучшую гостиницу. Тебя куда селят-то? Иди в «Орбиту», не пожалеешь. И недорого, тебе фирма простит. Директор там в честь меня лучший номер даст по цене худшего. А теперь — звать-то тебя как? — выпьешь пивка с нами? За музыку и бизнес! — Он всучил-таки Дэну кружку в одну руку, а карточку — в другую. Дэн уже не сопротивлялся. Пиво оказалось превосходным, не пожалел. Но в музыкантские подвиги дружков по пивку не верил категорически. Мало ли что и кто попутчику наврет. Опыт у Дэна обширный, летает много — коммивояжер, но договора заключает серьезные.
Кирилл нагнулся на минуту к мгновенно размореннному и снова засыпающему Дэну, почти зашептал:
— И на фестиваль джазовый приходи. Завтра вечером начинается. Три дня. Дворец спорта в О. Зал огромный, в любой день приходи, скажи: от меня. А если что — звони. Да тебя и без звонка по карточке пропустят. О. меня чтит.
Дэн — Денис, десять лет назад имя укоротилось — человек молодой и обстоятельный. В гостиницу «Орбита» он, конечно, не пошел. Смешно. Но во второй вечер пребывания в заснеженном городе, вьюга вечером стихала вроде, взял такси и поехал-таки во Дворец спорта. Развеяться, прогуляться в крайнем случае — у Дэна дома жена-красавица, дети любимые, он попусту в командировках шляться не привык. Любопытство разобрало. Перед огромным зданием, синеющим и краснеющим яркими огнями в привычной уже темноте, — фонари здесь редкость, светало поздно, темнело рано, дневного света он и не заставал практически, — толпились люди, оживление, задорный шум и гам. Неожиданно город зимой пуст, подолгу «на свежем воздухе» не разгуляешься, мороз.
Афиши сияли, слово «джаз» повторено на каждой. Он особо не вглядывался, ко входу пошел. А народу — не протолкнешься, через полчаса начало. Но какую-то дверь, поскромнее, приметил, «Служебный вход» — табличка. Рискнуть решил, забавно все-таки. Россия, Сибирь, концерт. Жена не поверит. Задорный молодой человек в темном костюме спросил у него запросто: «Ты кто, парень?» А может, сразу прозвучало: «К кому?» — Дэн не вслушивался, протянул карточку, коротко пояснил: «Кирилл пригласил. Сказал: не пустят — звони тут же».
— Да отчего же не пустят? Тебя с этой карточкой в О. повсюду пропустят. Билет возьми, чтоб в проходе не стоять. В пятом ряду устраивает? Или ложа больше понравится?
Дэн предпочел ложу, естественно. За все время нью-йоркского опыта ему никто ложу не предлагал, да и вообще не любитель он по концертам шляться, дорого. Лучше в кино пойти, с супругой.
Машинально сгибая пальцами билетик пополам и затем снова расправляя его, Дэн ввинтился в разномастную оживленную толпу, шелестящую и звенящую в фойе — пересмешничая, гримасничая, кривляясь. Так показалось Дэну, он никогда не присутствовал на такого рода мероприятиях. Люди хорошо знали друг друга, будто явилась многотысячная компания продолжить домашний праздник. Куда ни глянь — яркие наряды, прически, невообразимо повязанные шарфы, нелепые банты, со всех сторон слышались приветствия, провокационные шутки, остроты — только отсутствие знакомых лиц мешало ему ощутить себя частью общего торжества. Билетерша, в конце концов, проводила его, растерянно блуждающего по огромному холлу взад и вперед, в указанную в билете ложу. Дэн уселся на центральное место в первом ряду, машинально вцепившись пальцами в перила. Ему казалось, что неумолчный гул подхватит его и закружит так, что он свалится в одно из кресел партера. Свет стал гаснуть, но шум в зале почему-то усилился, прокатился рокот, гул, потом начались крики: «Браво!», «Кирилл, мы тебя любим!» — и, наконец, толпа принялась скандировать: «Любовь, джаз, жизнь! Любовь, джаз, жизнь!» — Дэн осматривал сверху возбужденно кричащую публику, внезапно уловившую ритм и ни на миг не теряющую способность дышать вместе.