Контора

Я печально покачал головой: вот результат всех этих географических телепрограмм, которых я насмотрелся поздними вечерами.

Немного постояв в замешательстве, я сел на кровать и открыл несколько других файлов. Однако там не было ничего изобличающего. Ничего подтверждающего, что Элли подставила Ханну, причем так хитро, что можно было даже восхититься ее наглостью.

Снова поднявшись на ноги, я накинул халат и стал расхаживать по комнате. Следует ли все ей сказать? Или лучше притвориться, будто ничего не произошло, и попытаться сначала самому во всем разобраться? Мне нужно хотя бы успокоиться, прежде чем я что-нибудь предприму.

Элли вышла из ванной, завернувшись в белое пушистое полотенце. Она уже расчесала волосы, которые свисали прямыми влажными прядями.

– Пожалуй, рановато для третьего раза, не так ли? – Ее улыбка недвусмысленно выражала желание.

Десять минут тому назад я бы откликнулся на этот призыв с большим энтузиазмом, но сейчас он оставил меня холодным – так велико было мое отчаяние.

– Почему компьютер показывает, что меморандум Ханне о Конкурсной комиссии был создан за день до того, как ее уволили?

Глаза ее забегали, но я уловил главное: взгляд сделался виноватым. Внутри у меня все похолодело.

Я видел такой взгляд достаточно часто, так что ни с чем бы его не спутал. Скажем, у Мэгги Браун, которую застукали, когда она целовалась с Саймоном Дентоном за сараем, – перед тем, как встретиться со мной возле качелей. Я ничуть не расстроился, когда Мэгги через несколько дней получила небольшую производственную травму, когда качалась с Саймоном на доске.

Элли присела на краешек кровати, прижав руку к груди.

– Не знаю, о чем ты говоришь, – ответила она.

Сандра Мортон, с которой я учился в университете, однажды провела у меня ночь и, украв мое эссе по земельному законодательству, выдала за свое. И опять-таки я смеялся последним. Она получила «D»,[49] и у нее хватило наглости обвинить во всем меня. Я и сейчас могу процитировать ее слова, сказанные в мой адрес: «Интеллектуальная амеба, с которой так же много радости в постели, как с горящей сигаретой».

Она причинила мне боль, но я не верил ни ей, ни Элли. Я подтолкнул к ней компьютер:

– Тут не может быть никаких сомнений, Элли. Расскажи, что произошло.

Она даже не соизволила взглянуть на компьютер.

– Должно быть, это ошибка. – Глаза ее округлились. – Ты пугаешь меня, Чарли. Прекрати!

Пенни Фримен, младшая сотрудница нашей фирмы, утверждавшая, что любит меня, даже собиралась переехать ко мне. Но одновременно она крутила роман с сорокадвухлетним начальником почтового отдела, который был весь усеян бородавками. И ее тоже настигло возмездие: эту парочку застукал старший компаньон в туалете, которым почти не пользовались. Рассказывали, что он заметил с удивительным хладнокровием: «Ну и ну! А я-то считал, что почтовое отделение уже не занимается доставкой лично».

Я повторил бесстрастным тоном:

– Скажи мне, что происходит.

– Ничего, – ответила Элли, повысив голос от гнева. – Я не знаю, о чем ты говоришь. По-моему, это у тебя проблема.

Кэролайн Гринвей училась со мной по классу скрипки, когда мне было двенадцать лет, и мы всегда вместе возвращались домой на автобусе. Другие мальчишки всегда дразнили ее за то, что у нее зубы, которых постеснялся бы Кролик Багс, и заикание, которое смутило бы Петушка Легхорна,[50] и хотя мы с ней отлично ладили, мне бы никогда не хватило храбрости пригласить Кэролайн куда-нибудь. А потом с нами стала заниматься и Элейн Стэнтон, и в первый же раз, когда мы возвращались домой втроем, я сел в автобусе рядом с Элейн. У нее были белокурые волосы, прелестные веснушки и попсовые носки. Сокрушенный вид Кэролайн навсегда остался в моей памяти, и мне никогда не загладить этот поступок. Я думаю об этом каждый раз, как вижу ее, а это бывает часто, поскольку теперь Кэролайн известная и очаровательная актриса, снимающаяся в «мыльных операх». Что касается Элейн Стэнтон, то, согласно последним сведениям, поступившим от моей матери, она заведует местной химчисткой. К сожалению, это не единственный пример моего ошибочного суждения.

Подойдя к Элли, я опустился на колени. Она взглянула на меня, и страх исказил ее лицо, которое казалось мне таким красивым. Нужно было изгнать этот страх. Я взял ее за руки.

– Элли, ты знаешь, что я тебя люблю. Но я знаю, что ты говоришь мне неправду.

Я почувствовал, как тело ее напряглось – Элли готовилась снова ринуться в атаку. Но потом оно обмякло.

– Ты меня любишь, не так ли? – переспросила она. Я никогда еще не видел Элли такой.

– Ты это знаешь.

– Что бы ни случилось?

О боже! Она хочет получить отпущение грехов, прежде, чем я выслушал исповедь. Это плохой знак.

– Чарли, скажи, что будешь любить меня, что бы ни случилось.

Я не мог. Пытался, но не мог. Юрист во мне терпеть не может даивать подобные обещания вслепую.

– Просто расскажи мне, что случилось.