Константин Леонтьев

В это время Леонтьев писал и роман «Генерал Матвеев» («Две избранницы») для журнала «Заря». Но когда первые части автор решил опубликовать, — редакция от романа отказалась. При помощи Сони Майковой Леонтьев попытался отдать его в «Беседу», но там решили, что роман «сален», после чего рукопись — уже в 1872 году — перекочевала к Каткову, и в «Русском вестнике» потребовали доработок и исправлений… О романе безрезультатно хлопотали знакомые Леонтьева; в 1883 году возникла надежда поместить его в «Санкт-Петербургских ведомостях», но и здесь ничего не получилось. В 1884 году Леонтьев продал-таки роман (и получил 500 рублей аванса) журналу «Россия», но и там публикация долго не могла состояться. В конце концов сам журнал был продан новому хозяину, который затеял судебную тяжбу с Леонтьевым, требуя закончить роман или вернуть деньги, и тяжба продлилась до 1891 года. В результате десять лет роман переходил из редакции в редакцию, полностью так и не увидев света. До нас дошли лишь его отдельные части, потому судить о нем как о литературном произведении затруднительно, зато он дает немало подсказок для понимания личности Леонтьева.

Генерал Матвеев — еще один автобиографический персонаж в леонтьевском творчестве. Не случайно на полях рукописи романа остались Машины пометки: «весь Л.», «сам Л.». Молодой, умный, властный генерал, государственник по взглядам, служащий на Востоке и сделавший блестящую карьеру (то есть успешный, улучшенный Леонтьев с небольшой примесью посла Игнатьева), встречается с девушкой-нигилисткой Соней (в которой легко угадываются черты как Маши Леонтьевой, так и Сони Майковой). Генерал женат, причем история его женитьбы напоминает женитьбу Леонтьева на Лизе. Мезальянс даже усилен — жена генерала, молдаванка, когда-то спасена им из публичного дома (то есть в ее образе соединены черты Лизы Политовой и стамбульской Лины). Соня страстно влюбляется в генерала. Он тоже неравнодушен к худенькой, коротко остриженной девушке (внешне напоминающей Машу), но говорит ей откровенно: «Время сильных страстей для меня миновало». И еще более честно: «Не хочу забот и новых обязательств. Довольно!.. Поверьте, и я в жизни уже успел натерпеться вдоволь и теперь — хочу сердечного покоя, чтобы все мои силы пошли на службу тому Правительству, которое умеет ценить меня…» [366]

В конце концов Матвеев находит выход — предлагает Соне жить в его доме совместно с женой. Правда, условием ставит отсутствие физической близости с Соней («Я готов навсегда отказаться от счастья владеть тобою вполне, чтобы этой ценою купить навсегда твое присутствие в нашем доме»[367]). Думаю, условие это в романе было уступкой общественному мнению; реальный Леонтьев в то время не считал нужным ограничивать себя в плотских радостях; мысль об аскезе придет к нему позже. Соня шлет жене генерала письмо с просьбой разрешить ей приехать в их крымский дом. В этом письме есть знаменательные слова: «Позвольте мне сказать вам еще вот что: ни вы, ни я не можем каждая отдельно наполнить жизнь вашего мужа — ему слишком много надо. Он слишком выше нас обеих (это, я думаю, вы мне простите). Обе же вместе мы можем составить для него такое счастье, какое еще люди не видывали и не испытывали»[368]. Леонтьев писал о себе: он искренне полагал, что ему для счастья нужно больше, чем многим другим людям, его не могла удовлетворить одна женщина, даже если он ее любил.

Взаимоотношения женщин, окружавших Леонтьева, складывались непросто. Судя по целому ряду свидетельств, сначала, познакомившись в Кудинове с дядиной женой, Маша полюбила ее, но в Янине всё стало не так безоблачно. Леонтьев жаловался в письмах Губастову на ссоры Маши с Лизой. А в одном из неоконченных романов, повторявших отчасти фабулу «Двух избранниц», влюбленная в женатого героя (тоже Матвеева) девушка вспоминает, как гостила в его доме: «Гостила и делала все те позорные глупости, которые охладили его чувство… Она и теперь готова от стыда закрыть лицо свое руками, когда вспомнит о них!.. Ревновала к жене, и ревновала так грубо, так для себя самой неожиданно! В ее же доме говорила ей грубости… Ну, как не остыть… Какое тут благоухание любви!.. Всякий остынет! — Он прав — я сама задула его пламень…»[369] Судя по всему, нечто похожее случилось в то лето в Янине: на это намекал в своих воспоминаниях Губастов, да и Константин Николаевич не раз возвращался к теме «глупой ревности» Маши.