Константа

— Скомпоную и организую доносом в налоговую и ОБЭП, параллельно единовременно обнародовав в сети, зависимых и, якобы, независимых СМИ. — Кивнула Лиза, извлекая из сумочки на столе планшет.

— Добавлю тех же проблем через Воскресенскую, — вынув телефон из кармана пиджака произнесла Таня, быстро набирая номер и направляясь на выход из палаты. До меня донесся ее весьма натурально дрожащий голос, прежде чем она скупым и твердым жестом велела двум солидным мужикам, подпирающим стену напротив двери в палату, следовать за ней, — Света, дорогая, случилась беда. Я могу сейчас к тебе подъехать?..

Я мрачно усмехнулась, глядя на закрывшуюся дверь, и мысленно салютуя первому секретарю Анохина, не уточнившего, у кого именно случилось беда при разговоре с неверной Светой.

— Кирилл, — позвал Костя, вставая со стула и взяв бумаги со столика от окна, протянул их быстро вставшему и направившемуся к нему Зеле. — На наши деньги открыли восемнадцать прекрасных мест для проведения фаер-шоу.

Мазур усмехнулся, льдистой иронией блеснув в глазах, направляясь на выход и бросая через плечо: «организую техническое оснащение», прежде чем прижать телефон к уху и покинуть палату, а Костя, глянув на поморщившегося Зелю, быстро пролистывающего бумаги, только начал приподнимать бровь, как тот уже прижимал к уху телефон, обозначив:

— Поднимаю факиров. — И направлялся на выход, что-то быстро вещая по телефону на осетинском.

— Саня, усиливаешь охрану и остаешься с братом. — Произнес Костя, отклоняя входящий вызов, — Женя, — краткий взгляд янтарных глаз на меня, подобравшуюся и севшую ровнее, взглядом дающую гарантию, что право сегодня говорить дано не зря. Я поддерживаю и разделяю. И не посрамлю. — Поедешь с Лизой, я заберу тебя примерно через два сорок. — Дождался моего кивка и перевел взгляд на Лизу, прищурено глядящую в экран планшета и понятливо покивавшую, на его слова, — Лизавета, дождитесь кортежа, из квартиры ни ногой, пока Кир или я не приедем. — Костя, вновь кратко посмотрев на меня, едва заметно повел уголком губ, а в глазах мелькнуло нечто, совершенно не характеризуемое. Просто мурашки по коже от такого взгляда.

Он направился на выход, а я смотрела на человека, коего кронпринцы, признали отцом. На того, кто прошел проверку положением, деньгами и своим именем. Которому все это не пало по наследству, он сам, жестко, с низов и до верхов, почти потерявшись, ибо не имел конкуренции ни в чем.

Смотрела на Саню, расслабленно развалившегося на стуле Кости у кровати Аркаши, слушая гудки по телефону и прикрывающего зевающий рот кулаком и тут же поморщившегося от болезненности. На мрачно усмехнувшегося ему Аркашу. Тоже поморщившегося и тоже от болезненности.

И в голове в который раз за этот вечер цитата. Слова Сани, сказанные им мне в лифте, перед тем как я впервые была допущена на семейный совет.

«…мы не обсуждаем его решения… любое сомнение, хоть малейшее, выглядело предательством».

И он сейчас обозначил, что это так, что есть ценность человеческой жизни и это не разменная монета даже в криминальной политике. Потому все сразу и оперативно начали движение. Он напомнил им и они действиями ему показывали, что вспомнили.

Я смотрела на них, на сыновей Костолома, вероятно, весьма схожих с остальными детьми, рожденными от управленцев. Схожих в стартах — в положении, деньгах и имени. Каково это? Родиться и знать, что есть буквально неограниченные возможности, дарованные фамилией? Знать, что есть высокие права по рождению, иметь таланты и желание реализации этих талантов? И признать, что все это — ничто. Каково это, родиться на вершине и суметь понять, что до настоящей вершины нужно идти? А они определенно знали и признали, раз избрали вектором человека, что не мог дать априори и части того, что они имели по праву рождения, но он мог дать им иное. Направить, обучить. Воспитать. Показать, что любить и дорожить нужно не за положение, а за суть. Это кажется, что все так просто, но на деле принимать человека таким какой он есть, несмотря на шелуху обстоятельств… на такое способны единицы. И еще меньше тех, что могут показать, как сохранить это в мире. В их особо злом мире. Сохранить, закалить, приумножить. И остаться. Более достойных учеников сложно найти. Более достойного учителя невозможно.

«Ваш отец сейчас я».

Одна фраза и их безапелляционное принятие наказания, ибо желали быть такими же. Когда уважение диктуется не именем, положением и хваткой. Когда уважение диктуется иным.