Звуки за окном привлекли его внимание. Как будто двигали тяжелый шкаф по новому неструганому паркету. Лёва вздрогнул. Вчерашнее ощущение вновь охватило его. Ему захотелось потрогать ладонью слегка колющее короткошерстное горячее, увидеть сейчас, при дневном свете, каково оно есть – тело животного, пусть даже со всеми изъянами, незакрывшаяся ссадина с жадно присосавшимся слепнем или… Он подошел к окну. Это был второй этаж дома, и с его высоты Лев увидел через улицу яркий травянистый склон, по которому важно расхаживали куры. Куры были огромны, как лошади. Круто наклоненный газон был как театральная декорация, на его фоне эти «животные» (как от удивления произнес в себе Лев) невинно разгуливали, не пытаясь даже найти что-либо в траве и склевать, как это сделали бы другие куры в других странах. «Скорее всего, это просто очень узкая улочка, а газон наклонен слишком круто, и оттого они близки к моему окну, – подумал Рубинштейн. – Вот и кажется, а на самом деле они совсем не гигантские, а обычные». Он попытался выглянуть дальше, прижавшись лицом к стеклу, в надежде увидеть лошадей, но шоссе, и в самом деле сужавшееся проходя через деревеньку, было пустым в обе стороны, только одинокий, выезжающий за окраину виднелся велосипедист, скорее всего почтальон. «Странно, откуда же ржание?» Ему не терпелось выйти на улицу. Он обернулся, взгляд его упал на картину, и Лёва вдруг увидел, что женщина совсем не смотрит на мужчину. Ее взгляд устремлен выше, за колонны мраморной лестницы.
Мучительный спуск едва не закончился для него катастрофой. Узкая деревянная лестница дома была покрыта ковровой дорожкой. Рубинштейн побежал по ступенькам, не держась за перила, как это привык делать в России, и едва не поскользнулся.