Кононов Варвар

Тут же еще три стрелы вспороли мох на гранитном медвежьем хребте. Конан выстрелил, довольно кивнул, когда в ельнике раздался вопль, и, перезарядив арбалет, послал вторую стрелу. Ельник откликнулся протяжным волчьим воем.

– Сколько их там? – спросила Зийна, приставив к камню копье и обнажая меч.

– Один Нергал знает. Если пять или восемь, они покойники, а если два-три десятка, покойники мы. – Конан огляделся и указал девушке на более узкий из проходов. – Встань там и возьми копье, а не меч. Ты ловкая! Бей в грудь, в горло или в глаз, на полную длину древка, чтоб никто не мог к тебе приблизиться. Бей, малышка, и ты еще увидишь берега своей Алиманы!

Стиснув копье, девушка встала, где велено. Конан покосился на нее и одобрительно хмыкнул. Отважна, словно рысь! Только что они шли по вересковым холмам, таким безлюдным и безопасным, и вдруг в одно мгновение все переменилось: враги атаковали их, и перед каждым путником замаячила мрачная тропа – последний путь, ведущий на Серые Равнины. Но на лице Зийны не было страха. Похоже, старый пуантенский рыцарь достойно воспитал свою дочь! Она обладала сердцем воина – твердым, как стальной наконечник ее зингарского копья.

По камням вновь начали чиркать стрелы. Конан отвечал, чутко прислушиваясь к каждому вскрику и воплю, доносившемуся с опушки; лишь эти звуки да змеиное шипение метательных снарядов обнаруживали врага. Колчан киммерийца постепенно пустел, кровь его кипела – он жаждал схватиться лицом к лицу с этими смуглыми недоростками, что засели среди деревьев. Его меч и кинжал против их топоров и копий! Давняя неприязнь поднималась в нем; столь давняя и древняя, что первопричина ее поросла седым мхом, оделась камнем, покрылась снегами тысячи зим, развеялась пеплом мириад костров. Причины не помнил никто, но ненависть была жива. Веками сражались пикты и киммерийцы, не давая пощады и не захватывая пленных; а если уж это случалось, то пикт расставался с печенью на алтаре Крома, а киммерийца пытали у столба или живым подвешивали к деревьям в жертву лесным богам. И потому…

* * *

«Стой! – беззвучно выкрикнул Трикси, но тут же разочарованно протянул: – Ошибка… Всего лишь ментально одаренный ребенок…»

– Телепат?

«На этом этапе своего развития вы неспособны телепатировать друг другу. Ментальный дар встречается, но лишь в латентной фазе. Восприятие чувств, настроений, ясновидение, способность к регулировке биоэнергетических полей – только это, и не больше. Что, в сущности, неудивительно – ведь вы используете мозг всего на три процента».

– Неужели? – поразился Ким, перемещаясь из пиктских лесов поближе к реальности, на Президентский бульвар. – Только три процента? А остальное пропадает втуне?

«Вовсе нет. Где я, по-твоему, нахожусь? В твоем сознании, в его латентной области, и область эта много больше закутка, который ты считаешь своим разумом. – Помолчав, Трикси задумчиво произнес: – Мне кажется, в том и состоит причина вашей ментальной резистентности. Вы не используете мозг даже на четверть, не знаете, как привести его в движение, как овладеть его ресурсами. Возможно, в силу своего нелепого метаболизма… Вот если бы вы дышали метаном… или хотя бы аммиаком…»

– Больно вонючий, – возразил Ким, перекладывая кувалду с левого плеча на правое. Он уже шагнул к своему подъезду, но тут его озарила внезапная мысль. Остановившись, Кононов оглядел пустынный в вечернее время бульвар, лесок за серой лентой мостовой, громады домов с сияющими оранжевым светом окнами, блеклое небо и повисшую в нем луну – осмотрел все это и, не найдя ничего любопытного, поинтересовался: – Много народу ты уже отсканировал?

«Девяносто восемь тысяч триста пятьдесят шесть человек, – сообщил пришелец. – А что?»

– А то, что осталось четыре миллиона с гаком. На самом деле больше: я каблуки стопчу, бродя по улицам, но люди тоже не сидят на месте – кого-то ты отсканируешь вторично, кого-то вовсе не найдешь. А если еще учесть приезжих, дачников и все такое… Боюсь, что поиск наш растянется на годы!

«В Финляндии я справился за четырнадцать месяцев», – возразил Трикси.

– Тут тебе не Финляндия, дружище. Сам говорил: финны не суетятся, не торопятся… А почему? Потому что живут в благополучном застое, а у нас эпоха перестройки, у нас народ шустрит и скачет. Ты хоть на Дрю посмотри! Утром он дома, потом в институте, потом на заправке и в мастерской, в три у меня, а после – у Леночки или у Анечки… а может, у Любочки, Милочки или Татьяны. Ну и где ты его найдешь?

«Я его уже проверил. В нем нет инклина».

– Тот тип, в котором есть, может быть еще шустрее. Сегодня он здесь, а завтра на Канарских островах или в другом Петербурге, который во Флориде.