Конон Молодый

Я приказал усилить огонь по противнику и перебежками выбрался с площади. Добежав до самоходки, объяснил ее командиру обстановку и попросил его помочь. Он охотно согласился, и через несколько минут самоходка подошла к площади. После первого же ее выстрела, который снес часть крыши ратуши, в одном из окон показался белый флаг. Спустя еще несколько минут из здания вышли 14 эсэсовцев с высоко поднятыми руками. Оставалось лишь обыскать здание.

Я думал, что это будет последняя боевая операция в моей жизни, но я ошибся…»

Войну Конон Молодый завершил помощником начальника штаба разведывательного дивизиона 140-й армейской пушечной артиллерийской Смоленской Краснознаменной ордена Суворова бригады (31-я армия 3-го Белорусского фронта). За мужество и героизм, проявленные при выполнении заданий, он был отмечен наградами: медалью «За боевые заслуги» (15 декабря 1942 года), орденами Красной Звезды (25 ноября 1943 года), Отечественной войны II степени (18 июля 1944 года), Отечественной войны I степени (13 февраля 1945 года). Среди его наград есть и солдатский знак «Отличный разведчик», которым он очень гордился.

В 1946 году Молодый демобилизовался. С собой на родину он вез служебную характеристику, из которой, в частности, следовало:

«Тов. Молодый К. Т., 1922 года рождения, русский, член ВКП(б), военного образования не имеет, в РККА с октября 1940 года, в Отечественной войне участвовал с 22 июня 1941 года.

Товарищ Молодый К. Т. с первых дней Отечественной войны участвовал в боях с немецкими захватчиками и проявил себя смелым, инициативным командиром. Пройдя большой путь от бойца до командира в условиях боевой обстановки, тов. Молодый накопил богатый опыт и практику в ведении инструментальной разведки, а также в организации ее. За выдающиеся заслуги в организации разведки огневых средств противника тов. Молодый награжден…»

В Москву старший лейтенант Молодый ехал своим ходом, на трофейном легковом автомобиле. Боялся не успеть на вступительные экзамены в вуз.

Надо было быть настоящим авантюристом и безумно храбрым человеком, чтобы в одиночку пуститься в столь опасное путешествие по разбитым войной дорогам, в условиях разгула уголовного элемента, разного рода националистических банд, групп недобитых фашистов и дезертиров. Даже в лесок порой было не отойти: мин неснятых много там еще оставалось. Можно только догадываться, какие чувства испытывал офицер, проезжая те самые места, где он сам воевал несколько лет тому назад: Белоруссию, Смоленщину, Подмосковье. Повсюду видны были свежие солдатские могилы, слегка заросшие и осыпавшиеся воронки, траншеи, сожженные деревни, ржавеющая в полях разбитая техника…

Из документов на машину имелась только подписанная командиром части «дарственная». Ну и пистолет наверняка был припрятан «на всякий пожарный». Но обошлось без приключений, недаром сослуживцы считали его везучим. И только на въезде в столицу Молодого остановил наряд военной автоинспекции. Люди в форме осмотрели машину, повертели порядком затертую на сгибах «дарственную» и без лишних церемоний изъяли транспортное средство, впрочем, обещав вернуть его сразу же после оформления «положенных бумаг». Фронтовик лишь улыбнулся в ответ и махнул рукой: «Если с машиной какие-то проблемы, берите, не жалко! Я до дома на ней уже доехал быстрей, чем на поезде, и больше она мне в принципе ни к чему!» Такой уж он был: щедрый, добрый, широкой души, отходчивый и незлопамятный человек… Жаловаться или скандалить не стал, хотя и имел на то полное право. Но ему тогда было не до «трофеев».

Открывалась новая яркая страница в героической биографии Конона Молодого: учеба в Московском института внешней торговли, направление на работу во внешнюю разведку органов государственной безопасности и длительная и успешная работа за рубежом в качестве руководителя нелегальной резидентуры.

В течение шести лет нелегальная резидентура Молодого успешно добывала ценную секретную документальную информацию Адмиралтейства Великобритании и военно-морских сил НАТО, касающуюся, в частности, английских программ разработки вооружений, в том числе — ракетного оружия.

Значительно позже, уже после окончательного возвращения в Москву, Молодый в узком кругу друзей отмечал:

«Из двенадцати мальчишек моего класса в живых после войны остался я один. Могу ли я это забыть?

Не хочу больше войны! Эта идея давала мне силы. Если угодно, она несла и романтический заряд, без которого, будучи по натуре сухим рационалистом, я бы не стал работать в разведке.

Иногда думал о том, правильно ли сделал, что не пошел по стопам родителей: отец — физик, мать — врач, и все родственники-мужчины — физики, женщины — врачи. Но в сороковом ушел в армию, потом в сорок шестом вернулся, и мне отсоветовали заниматься физикой: вроде бы утрачен темп, как у шахматистов. Поздно! Вот и стал гуманитарием, если полагать мою нынешнюю профессию и не точной, и не естественной, да и вообще — наукой ли?