Конкурс убийц

Гуров кивал. И думал о том, что было бы интересно знать, дышит ли сейчас «блондинчик». О том, что сегодня, между половиной второго и четырьмя часами дня, что-то произошло. Аджей собирался ехать с ним, выбирать самый большой букет, знакомиться с Марией, слушать байки Крячко и учиться жарить шашлыки. Но тревога о Насте, девушке-инженере, далекой от мира искусства, взяла верх. Он вышел из квартиры на Ульянова, направился к себе. И не сел в поезд. Неизвестность душила, опутав горло не хуже ремня, заставляя проталкивать воздух в легкие. В то, что Полонский просто отключил телефон, Гуров не верил. Не отключит телефон тот, кто в двадцать первом веке способен написать записку от руки и оставить ее в холодильнике. И трубку Полонский сжимал в руке крепко, как билет в другую жизнь. Пока кто-то или что-то эту трубку из его руки не выбило.

Витя уже стоял у подъезда, рядом со своей неприметной «Ладой», и выглядел в штатском гораздо моложе своих лет. Когда Гуров, расплатившись с таксистом, выскочил из автомобиля и, не теряя времени, направился прямо к двери под ярким белым фонарем, Виктор последовал за ним, задав единственный вопрос. Гуров в который раз с момента знакомства с Сизым почувствовал благодарность провидению за то, что оно послало ему неболтливого и понятливого напарника.

— Мы точно не верим, что у него могли измениться планы?

— Нет.

— Принято.

Бежевое нутро подъезда, снабженное сенсорным освещением и цветами на широких подоконниках, было полно любви. До третьего этажа стены, а местами и потолок, были исписаны признаниями, заклеены фотографиями, визитными карточками или просто клочками бумаги с номерами телефонов. После третьего же эта вакханалия нежности заканчивалась. Фанатки, очевидно, решили, что выше своей квартиры кумиру подниматься незачем, орлы наверх не смотрят. Гуров остановился на площадке между вторым и третьим, глядя на щель приоткрытой двери. Тишина в подъезде стояла звенящая. Он понимал, что надеяться на то, что Полонский внутри и по случайности не издает никаких звуков и оставил открытой дверь, глупо. Но все же стоял и прислушивался к гулкому безмолвию.

— Это чего это вы тут? Чего надо-то? Вот полицию вызову, доходитесь!

Старушечий голос раздался со второго, и Виктор молча указал на глазок двери, из-за которой им грозили. Достал из кармана удостоверение, раскрыл его и не спеша двинулся по ступенькам вниз.

— Мы из полиции, бабушка. Вы не волнуйтесь.

Но бабушка была совсем не прочь поволноваться. Сизый не успел преодолеть расстояние, отделявшее его от двери, как та уже распахнулась, и на пороге возникла сухонькая старушка с острыми глазами и таким же острым носом.

— А чего это полиция? Так и знала я, что тот, второй, натворил бед каких-то. Тут же девицы сидят обычно, когда этот шут, сосед наш, приезжает…

Гуров глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться. То, что каждая минута на счету, еще, в общем-то, и не доказано. Он уже почти извлек свое удостоверение, когда понял, что под «тем, вторым», натворившим бед, старушка имела в виду вовсе не его. Сощурился и максимально вежливо спросил:

— Какой второй, сударыня? Вы что-то видели?

О, имея в соседях Полонского, она наверняка видела много интересного, причем ежедневно. На «сударыню» свидетельница отреагировала живо, и желание помочь следствию продемонстрировала тут же, однако вскоре ее пришлось прервать, сфокусировав на нужном им вопросе. О том, как подъезд регулярно «то портять, то закрашивають» и «сил никаких больше нет» — торжественно пообещали послушать в следующий раз и во всем разобраться.