— Не мопед, а мотороллер, — поправила я. — Хотя какая разница… Это промежуточное звено между велосипедом и мотоциклом тихо лежит во-он на той площадке, укрытое белой простыней! Не беспокойтесь. Ваша таратайка жива и здорова, может, только бочок себе немного оцарапала. А угонщик хромает на юг, в сторону центра города.
— На нем зеленая майка и джинсовая бейсболка козырьком вперед, — добавила Ирка.
Даже не поблагодарив нас за ценную информацию, владелец мотороллера стартовал в указанном направлении.
— Ох, не завидую я угонщику, — глядя на удаляющегося босоногого парня в зеркальце заднего вида, покачала головой Ирка. — Подбитый глаз и расквашенный нос ему обеспечены!
— Это как минимум, — согласилась я, не испытывая к неудачливому преступнику ни малейшей жалости. — Ну? Чего мы торчим на одном месте? Я же сказала: гони ко мне на работу! У меня есть план, и я не хочу от него отступать!
Сосредоточенная и решительная, я переступила порог родной телекомпании, удостоив кемарящую над недовязанным носком Бабулину сдержанного кивка.
— Тринадцать сорок пять! — злорадно объявила мне в спину противная старушонка время моего появления.
— А я на больничном! — не останавливаясь и не оглядываясь, отбрила я.
Прошагала по пустому коридору к редакторской, толкнула дверь, отчего-то снова закрытую, хотя уже лишившуюся достопамятного рукописного плакатика, накладывающего вето на появление торговых представителей и киллеров. Открыла дверь и… снова ее закрыла.
Потрясла головой, протерла глаза, опять заглянула в кабинет — и устало привалилась к косяку. В редакторской не было ни одной живой души, зато, похоже, ожидалось скорое появление душ мертвых: с крюка в потолке свисала старательно свитая петля из нежно-розового капронового шнура, замечательно подходящего для плетения макраме. Устрашающее рукоделие гостеприимно покачивалось точнехонько над моим рабочим столом!
Разумеется, я подумала, что мои неугомонные киллеры проникли в помещение телекомпании (вот ведь рано кто-то убрал запретительное объявление!) и приготовились ухлопать меня прямо на трудовом посту. Потом скажут — мол, наложила на себя руки, находясь в глубоком творческом кризисе!
Ну так я им покажу кризис!
Кипя от злости, я проследовала в эфирную аппаратную — уж там-то всегда кто-нибудь есть. Сейчас соберу толпу, устроим облаву на моих преследователей, поймаем и побьем! Это как минимум…
— Привет, я…
Начатая фраза осталась неоконченной.
— Тсс! — обернув ко мне сияющее улыбкой лицо, прошипел выпускающий видеоинженер Митя.
Рядом с ним, часто вздрагивая плечами, сгорбился режиссер Славик.
Через большое стекло аппаратной я посмотрела в студию. За столом в удобных креслах восседали Настасья и незнакомая мне дама, похожая на бультерьера в агрессивном макияже. Размахивая каким-то флаконом, бультерьер говорил речь.
— Благодаря этому удивительному средству ваша кожа приобретет прекрасный цвет лица! — услышала я.
Славик всхлипнул и забился в припадке.
— И такие перлы — весь эфир! — сообщил мне ухмыляющийся Митя.
Он покосился на Славика, напрочь позабывшего о своих обязанностях, и рявкнул в микрофон:
— Настя, затыкай ее, тридцать секунд до финиша!
Настасья, похожая на восковую персону, по недосмотру мастера слепленную с отвисшей челюстью, с трудом ожила, деревянно кивнула и, перекрывая бубнящего бультерьера, нарочито-радостно возвестила:
— Спасибо вам, Нина Петровна, за интересный рассказ. Уважаемые телезрители, у нас в гостях была косметолог-фитолог Нина Петровна Басова.
— Закругляйся, — велел Митя.
Но Настя, очевидно, слишком долго молчала, потому что ее вдруг словно прорвало, причем текстами, беспрецедентными по глупости:
— Так мало осталось на Земле мест, где еще можно встретить настоящего профессионала!
— В Красную книгу их! — мучительно хохоча, прорыдал Слава.
— Но по всей Кубани, от океана до океана… — с подъемом продолжила Настя.
— Кончай ее! — выкрикнул рыдающий от смеха режиссер в паузе между хрипами.
Митя послушно увел студию, обрезав Настасью на полуслове: «И хочется!..»
На экране под веселенькую музычку заплясали титры.
— Вот интересно, чего же ей хочется, — снимая наушники, задумчиво произнес Митя.
— Мне бы после такого эфира захотелось повеситься! — ляпнула я и тут же осеклась. Еще накаркаю!
В коридоре хлопнула дверь: вышла из студии раскрасневшаяся под софитами Настя. Я покинула аппаратную, подождала, пока она распрощается со своей гостьей, потом подошла к ней и тихо поинтересовалась:
— Настена, ты в курсе, что делается у нас в редакторской?
— А что?
— Что? Там с потолка свисает веревочная петля! Интересно, для чего? Вернее, для кого? — Я снова начала сердиться.