Конкурс

– «Я умерший африканец от излишнего усердия в любви»? А по-моему, это мило и остроумно! – рассмеялась бабушка.

– Да! Ты у нас видная авангардистка, бабуля! – рассмеялась в ответ Наталья.

18. Саша

На даче в Апрелевке, построенной Сашкиным дедом в начале шестидесятых к его рождению – появлению первого внука, к счастью, в эту зиму не отключили электричество. Даже теперь дача еще хранила родные запахи их семейного обихода, уклада жизни. То, что невозможно было перепутать с другими домами. Какой-то особый запах маминых пирогов, смешанный с запахами сигарет родителей. Дачи в это время года все пустые. Холодно, все перебрались в город. Оставшееся яблоко на сбросившей листву яблоне, как привет из прошлого, еще висело и словно ждало его. Вирус жадно бросился к яблоку и, сначала поцеловав его, съел, корчась от его жесткой, но сладкой обледенелости. Но вдруг он начал рыдать, обнимая ствол старой яблони, посаженной еще дедом в солнечном, бесконечно далеком мае. Тогда он, пятилетний, с маленькой леечкой с веселой надписью в цветочках «1 Мая», помогал деду, стоявшему рядом с большой, полной воды лейкой из нержавейки, поливал только что посаженный саженец яблони. Сначала Саша поливал чуть-чуть из своей веселой первомайской игрушечной леечки, а потом – дедушка поливал. А потом – опять Саша, а потом – опять дедушка. И дедушка, как следует поливая саженец яблони, рассказывал маленькому Саше о том, какая большая вырастет эта яблоня. И Саша слушал дедушку, высоко задрав голову, внимательно глядя в его лицо, и думал, что и он сам вырастет с этой яблонькой вместе и станет таким же большим и высоким, как дедушка. Эта яблоня единственная уцелела, не вымерзла в морозные зимы. И она оказалась единственной яблоней, накормившей Сашу в этот вечер, ледяной и одинокий, когда он стал ровесником деда, посадившего в этом возрасте эту яблоню – сорокадевятилетним мужчиной. Но деду, прошедшему всю войну, после своих сорока девяти было еще жить и жить. А он, Саша, – бомж. Просто никому не нужный бомж…

Хорошо, что в их садовом товариществе после окончания дачного сезона не отключили электричество. Не так страшно одному ночью, когда знаешь, что можешь зажечь свет. Саша растопил печь. Взял с книжной полки бархатный с фольговым тиснением фотоальбом. Вынул из него несколько любимых фотографий. Достал из самой глубины дачного буфета чашки и заварил в них чай из дачных заначек, притаившихся в глубине буфета. Поглаживая их с нежностью, потому что это уцелевшие за многие десятилетия – еще бабушкины чашки. Приставил к красной в крупный горошек чашке фотографию бабушки в нарядном платье, к синей кобальтовой с потускневшей стершейся позолотой – военную фотографию деда. К чашке дулевского фарфора с крупными размашистыми розами – фото родителей.

Сам уселся, улыбаясь им, напротив. Перед расставленными фотографиями близких, которых уже нет на свете. Но оставшихся и ставших в беде еще ближе ему и пронзительно роднее; бабушка, дед, мать, отец– такие близкие и такие далекие теперь. Саша поставил и себе алюминиевую кружку с горячим, но быстро остывающим в холодный чаем. Он прихлебывал свой чай, мысленно здороваясь и беседуя с родными, смотрящими на него с черно-белых фотографий. Он заснул, уронив голову на руки, лежащие на столе.

Снег шел, мягко оседая на предыдущие слои снега. Того редкого – искрящегося, радостного, чистого снега, какой был только в детстве. Тихо заметая дремлющие шестисоточные эдемы советских времен, не рассчитанные в те совковые времена на настоящие зимовки и потому пустующие в ожидании весеннего тепла нового дачного сезона. Оконные стекла были густо облеплены снегом, белым, белым, белым… так что если бы кто-то и заглянул в окно, вряд ли разглядел бы с улицы сидящего за столом мужчину, положившего голову на скрещенные на столе руки.

С черно-белыми фотографиями, прислоненными к чашкам с обледеневшим чаем внутри. В недопитых чашках с чаем до самой весны стоял бурый лед.

С тех пор, как он стал бомжом, всякий раз засыпая, он надеялся не проснуться. Исполнение желаний порой сбывается.

19. Stylo