Конкуренты

— Таково было в Спарте общественное мнение, — развел руками Бобров. — Кстати, еще двоих Леонид лично отправил в соседний городок для излечения. Уж не знаю, чем там болели закаленные спартанцы, но один из них, как зовут — забыл, услышав, что персы обходят (как услышал — тайна великая), облачился в доспехи и успел (успел!) к финалу. Ну и, естественно, погиб. А второй… Вот его помню — Аристодем. Так он к финалу не попал. Причину не знаю. Но на родине его прозвали Аристодем-трус. Не знаю, какова была его жизнь. Наверно невеселой. Но через год грянула битва при Платеях, где объединенное войско греческих полисов разнесло вдребезги персидскую армию. И вот там прозванный трусом Аристодем отличился так, что после битвы совет командиров всерьез отличил его как самого доблестного воина. Но награды он не получил, потому что кто-то высказал мнение, будто Аристодем бился как исступленный, выйдя из рядов, потому что искал смерти из-за своей вины. Вот так-то.

Слушатели молчали. Больше в этот день Бобров о Греции не рассказывал.

На следующий день он рысью пробежался по Фессалии, Этолии, Эвбее, Беотии, не заостряя внимание ни на одной из них. Народ внимал невнимательно, потому что с утра Вован возгласил, будто они уже на середине Понта и завтра к вечеру должны быть дома. И настроение сразу стало соответствующим. А девчонки тут же полезли на фор-марс в надежде первыми увидеть землю.

И только поздно вечером, уютно устроившись под боком у Боброва, Златка поинтересовалась:

— А о чем вы там шептались с этой Тайс?

Бобров даже на локте приподнялся, чтобы взглянуть Златке в глаза. Но девушка смотрела на него совершенно бесхитростно, без всякой задней мысли и Бобров успокоился.

— Видишь ли, — произнес он медленно. — Тайс Афинская действительно историческая личность и я был крайне удивлен, встретив ее на улице.

— А что значит историческая? — спросила Златка.

Бобров скосил на нее глаза. Девушка мечтательно глядела в подволок каюты и в глазах ее пробегали зеленые искорки.

— Ну, историческая, это значит, она оставила после себя след в истории, и ее помнят даже у нас, через две с половиной тысячи лет, — Бобров помедлил. — Не все, правда.

— А я историческая? — наивно спросила Златка.

— А как же, — вполне серьезно сказал Бобров. — Ты у меня непременно историческая. Во-первых, ты красивее даже Тайс и ее подруги, а, во-вторых, ты основа Херсонеса, вернее, его части. Херсонес, конечно, не Афины, но это пока.

Златка ощутимо напряглась.

— А еще, — продолжил Бобров. — Я выпишу самого классного художника. Ну того же Праксителя и пусть он мне изваяет твою скульптуру. И мы на мысу поставим какую-нибудь ротонду, и там будет находиться твое изображение. В мраморе.

— Саша, — в голосе Златки послышались слезы и Бобров, только что начавший развивать понравившуюся ему тему, затормозил на полуслове. — Саша, не надо с меня скульптуру. Я что, тебе живой не нравлюсь?

Бобров даже рот приоткрыл от неожиданности. А он-то понес тут про Праксителя, а вдруг по поверьям Златкина народа статуя отнимает часть жизни у прототипа. Его даже холодный пот прошиб. Он обнял девушку и стал ее успокаивать. Златка, впрочем, всхлипнула всего один раз, а потом затихла. Но Бобров еще некоторое время гладил ее по мягким волосам и легонько целовал в висок. То, что девушка совсем успокоилась, Бобров определил по ее словам:

— Так о чем вы шептались?

— Господи! — произнес Боброве чувством. — А я-то думал, что ты смертельно обиделась. Аты оказывается, все это время прикидывалась. Вот скажи, тебе, что доставляет удовольствие, когда тебя успокаивают?

— Нуда, — ответила Златка. — Так я этого и не скрываю, — и она потерлась головой о плечо Боброва.

Бобров вздохнул.

— Ну ладно. Тогда слушай.

Больше он не успел сказать ничего. Корабль содрогнулся от удара. Вдоль правого борта что-то протяжно проскрежетало, словно снаружи протащили от носа до кормы длинный и извивающийся лист ржавого железа. Почему ржавого? Ну вот создалось такое впечатление.

Звук еще не дошел до кормы, а Бобров уже выпрыгнул из койки и натянул штаны на голое тело. Критически посмотрев на севшую на постели голую Златку, которая с округлившимися глазами изображала собой отчаянно испуганное изваяние, он схватил покрывало, сдернул девушку на пол и, обмотав ее покрывалом, потащил к трапу.

На шканцах метался и орал капитан:

— Вашу греческую мать! Все паруса долой, кроме стакселя! Проверить все отсеки по правому борту! Кочегары, трам-тара-рам! Быстро поднимайте пары! Шевелитесь, тудыть вас так и эдак!

Из носового люка высунулась чья-то голова.

— Кэп! В носовом кубрике течь!

Капитан тут же отреагировал:

— Отдирайте внутреннюю обшивку и ищите место, откуда течет. Боцман, готовь пластырь! Эй, все лишние с палубы!

Бобров, таща за собой Златку, подошел поближе.

— Саныч, что случилось?!

Вован обернулся с явным намерением послать, но увидев Златку, от своих мыслей с трудом, но отказался. Однако, высказаться не преминул.