Конкуренты

Синяки и ссадины на ней зажили, но выглядела она, прямо сказать, не очень светски. Она даже из-за этого едва не поссорилась с Бобровым, отказавшись сходить на берег в Каллатиде и Мессембрии. А он искренне не мог этого понять, и когда раздраженная Златка указала на свой внешний вид, заявил, что для такой красавицы, как она, это такие пустяки, о которых и говорить-то не стоит. Златка же заявила, что мнение Боброва для нее, конечно, очень ценно, но она на берег все равно не пойдет, потому что не хочет, чтобы на нее там показывали пальцами.

— А если я попрошу, пойдешь? — тихо спросил Бобров.

— Если ты попросишь, — так же тихо ответила Златка, — то пойду. Но тебе потом будет стыдно.

— Это почему же? — удивился Бобров.

— Потому что все будут думать, что это ты специально избил свою женщину, а теперь водишь ее по улицам, чтобы она в дополнение к побоям испытала еще и позор.

Бобров только головой покрутил.

— Нет, ну это ж надо. Никогда бы не додумался.

И вопрос был снят. Златка торжествовала. Правда, про себя.

Теперь вот мимо проплывал и Византий. Собственно, Боброву этот Византий был как бы до светильника. Ему и на корабле было хорошо. Но он помнил, что Златка очень хотела побывать в портах запада Понта Эвксинского. Да и это плавание он затеял исключительно ради нее. Ну что ж, придется, значит, заглянуть в Византий на обратном пути.

А пока «Трезубец» бодро шел по древнему Боспору Фракийскому, названному в свое время в честь прекрасной Ио, превращенной Зевсом в корову, и искавшей спасения в его водах. «Коровий брод» в переводе с греческого. То есть для греков оно звучало как-то непоэтично. Бобров представил на мгновение Есенина с его «Никогда я не был на Босфоре» и фыркнул.

Когда корабль вышел, наконец, в лужу Пропонтиды, Вован велел стравить пар и поднимать паруса. Проливом он шел под машиной, опасаясь течения и сражаясь с противным ветром. И плевать он хотел на мнение окружающих. В смысле, живущих по берегам пролива, в том числе и в Византии. Те, конечно, замечали в движении занятного корабля некую неправильность, но максимум, что они могли сделать — это рассказать соседу, который все равно не поверит. В Пропонтиде, конечно, тоже не разбежишься, но хоть появляется свобода маневра и можно идти галсами при противном ветре. Что, собственно, Вован и сделал.

До Дарданелл, который в этом мире звался Геллеспонтом, было почти двести километров по прямой, и «Трезубец» не спеша преодолел это расстояние в два приема, отстоявшись ночью на якоре у европейского берега. Корабль никто не побеспокоил, хотя какая-то лодка рядом крутилась. Часовые даже приготовили арбалеты на всякий случай, но предполагаемый супостат растаял в темноте.

Утро встретило их штилем и Вован, скрепя сердце, решил вновь запускать машину, тем более, что рядом маячил Геллеспонт, а проходить его под парусами он не хотел.

Бобров, проведший приятную ночь и очень надеявшийся на то, что Златка проснулась с аналогичным чувством, вышел на ют как раз, когда кочегар поднял пар до марки и корабль двинулся к Геллеспонту. Никаких определенных планов у них не было. Только посещение Афин на обратном пути. Атак, дойти до Крита, посмотреть на развалины Кносса, потом зайти в городок Книд на малоазийском Триопийском мысе карийского Херсонеса. Златку очень заинтересовало святилище Афродиты. Именно в нем должна была обосноваться знаменитая скульптура Праксителя Афродита Книдская — сестра-близнец Афродиты Косской с соседнего острова, только полностью обнаженная.

Бобров знал, что скульптура до нашего времени не дожила, и горел желанием ее увидеть. Причем сумел заинтересовать даже непробиваемого Вована. Правда, Бобров предполагал, что Вован заинтересовался исключительно потому, что это было первое в Греции изображение обнаженной богини. Изображениями же одетых богинь Вован интересовался мало.

У Златки с Дригисой тоже был свой интерес. Еще где-то примерно с год назад Бобов как-то обмолвился в разговоре с Серегой, что эталоном женской фигуры всегда считалась Венера Милосская. Нутам, рост, объем груди и бедер и, так сказать, общие пропорции. Серега не поленился и в библиотеке откопал изображение этой самой Венеры во всех ракурсах. И они пришли к одинаковым выводам, что, во-первых, Венера несколько полновата, как на непросвещенный взгляд, а во-вторых, талия ее оставляет желать лучшего. Тем более, что в пересчете на рост 164 сантиметра ее пропорции составляют 89-69-93.

Про Венеру благополучно забыли, так как их время и время Венеры все равно не совпадали, и до нее было еще более двухсот лет. А вот девчонки не забыли, и разговор Боброва с Серегой запомнили. И Бобров как-то их застал за замерами. Девчонки в абсолютно голом виде, скорее всего, чтобы одежда, не дай боги, не вмешалась в результаты измерений, мерили друг у друга объемы талии, груди и бедер. Бобров имел возможность несколько секунд понаблюдать за чудной картиной, прежде чем заметившая его Дригиса с визгом ухватила с кресла свой хитон и прикрыла волнующие прелести. Златка прикрылась исключительно из солидарности и без пошлого визга.