Коньяк Наполеон

товарищами в понимании действительности и во взглядах на проблемы войны и мира, но я согласился прочитать свои стихотворные произве-дения в Вестминстерском аббатстве, попирая ногами плиты, под кото-рыми якобы покоятся английские поэты. Сам архиепископ в красной шапочке представил нашу банду публике и сидел затем, не зная, куда деваться от стыда, на хрупком стуле, прикрыв глаза рукою. Самым неприличным по виду был панк-поэт Джон Купер Кларк, буйная голо-вушка поэта была украшена сине-розовыми пучками волос. Джон Ку-пер Кларк напоминал гусеницу поставленную на хвост. Он получил се-ребряную медаль наглости от "Sunday Times", которая почему-то взя-лась награждать нас, хотя никто ее об этом не просил. Самым неприличным по содержанию произведений оказался реггаи-певец и поэт Линдон Квэйзи Джонсон. Симпатично улыбаясь, красивый и чистенький черный проскандировал стихи-частушки, каждый куплет которых заканчивался рефреном "England is the bitch... та-тат-та...". To есть "Англия - сука...". Может быть, именно потому, что каждый реф-рен заставлял бедного архиепископа опускать голову едва ли не в ко-лени и вздрагивать, Линдон Квэйзи Джонсону досталась золотая ме-даль. Мне журнал "Sunday Times" присудил бронзовую медаль на-глости. По поводу моих строк, где говорилось, что я целую руки русской революции, журналист ехидно осведомился, "не оказались ли в крови губы мистера Лимонофф после такого поцелуйчика?" Если вы учтете, что присутствовали представители еще двух десятков стран и что такому старому бандиту, как Грегори Корсо (он тоже участвовал!) ничего не присудили, то вы сможете понять, как я был горд и нагл. Зо-лотая медаль лучше, спору нет, но я впервые вылез на международное соревнование, подучусь еще, думал я. Плюс, и гусеница-Кларк, и реггаи-Джонсон читали на родном английском, а я - на английском переводном.

Я покорил нескольких профессоров русской литературы, и они на-чали изучать мое творчество. Я выступил со своим номером в Оксфор-де! Я шутил, улыбался, напрягал бицепсы под черной t-shirt, плел не-вообразимую чепуху с кафедр университетов, но народ не вслушивался в мои слова. Слова служили лишь музыкальным фоном спектакля, основное же действие, как в балете, совершалось при помощи тела, физиономических мышц и, разумеется, костюма и аксессуаров. Огненным, искрящимся шаром энергии, одетым в черное, прокатился я по их сонной стране. Председатель общества "Британия - СССР" - жирный седовласый man, плотоядно глядевший на ляжки Дианы, ска-зал ей, что я шпион... Я излучал такой силы лазерные лучи, что, отправившись с Дианой на audience (режисер выбирал актрису для одной из главных ролей в новой телевизионной серии), убедил ее в том, что она получит роль, и она ее получила!

В солнечный, хотя и холодный день Диана отвезла свою (отныне и мою) подругу - профессоршу русской литературы - в красивый и бо-гатый район Лондона, в Хампстэд. Профессорша должна была забрать книги у русской старухи, я знал вскользь, что имя старухи каким-то образом ассоциируется с именем поэта Мандельштама.

Пошли? - сказала профессорша, вылезая из автомобиля и де-ржась еще рукой за дверцу.

- Нет, - сказал я, - старые люди наводят на меня тоску. Я не пойду. Вы идите, если хотите... - Под "вы" я имел в виду Диану. Вооб-ще-то говоря, у меня было желание, как только профессорша скроется, тотчас же засунуть руку Диане под юбку, между шотландских ляжек девушки, но если профессорша настаивает, я готов был пожертвовать своим finger-сеансом, несколькими минутами мокрого, горячего удо-вольствия ради того, чтобы Алла, так звали профессоршу, не чувство-вала себя со старухой одиноко.

- Какой вы ужасный, Лимонов, - сказала профессорша. - И жес-токий. Вы тоже когда-нибудь станете старым.

- Не сомневаюсь. Потому я и не хочу преждевременно соприка-саться с чужой старостью. Зачем, если меня ожидает моя собственная, торопиться?..

- Саломея - вовсе не обычная старуха. Она веселая, умная, и ее не жалко, правда, Диана?

- Yes, - подтвердила Диана убежденно и энергично. - Она очень интересная...

- Сколько лет интересной?

- Девяноста один... Или девяноста два... - Профессорша замялась.

- Кошмар. Не пойду. В гости к трупу...

- Она сказала мне по телефону, что ей очень понравилась ваша книга. Она нисколько не шокирована. Неужели вам не хочется посмот-реть на женщину 91 года, которую не шокировала ваша грязная книжонка...

- Потише, пожалуйста, с определениями... - Я вылез из авто-мобиля. Они раскололи меня с помощью лести. Грубой и прямой, но хорошо организованной.

После звонка нам пришлось ждать.

- Она сегодня одна в доме, - шепнула Алла, компаньонка будет отсутствовать несколько дней.

Женщина, вдохновлявшая поэта, сама открыла нам дверь. Высокая и худая, она была одета в серое мужское пальто с поясом и опиралась на узловатую, лакированную палку. Лицо гармонировало с лакирован-ной узловатостью палки. Очки в светлой оправе.

- Здравствуйте, Саломея Ираклиевна!

- Pardon за мой вид, Аллочка. В доме холодно. Марии нет, а я не