Коньяк Наполеон

- Судя по тому, что он написал несколько интересных книг о магнитном поле Земли... - капитан улыбнулся своему другу, но не сделал даже попытки представить меня и не перевел моих слов. - Я предполагаю, что между вами двумя куда больше общего, чем у меня и у Вас, - сказал я. - Вы оба первые ученики, выросшие в полезных членов, а я - плохой ученик в грязном плаще. Мы можем иллюстрировать моральную притчу. Вы столпы общества, а я, так ска-зать, несчастливый случай его.

- Мне пора на корабль, - капитан, может быть, для того, чтобы не подать мне руку, сунул руки в карманы. Стал поворачиваться. - Же-лаю Вам найти работу. И вообще, удачи...

- Могли бы пригласить соотечественника на борт. У меня есть полчаса.

- Не могу, - сказал он. - Исключено. Политрук настучит.

- А его, можно?

- Его можно. Он член международного Геодезического общества и вообще друг нашей страны.

Полезные члены общества повернулись и, пройдя десяток метров вдоль набережной, стали спускаться к пирсу. Там, оказывается, была лестница.

Сэра явилась в такси с двумя сумками, набитыми камерами, объективами и фильмами. Мы отыскали в развалинах нужное нам здание с забитыми железными листами окнами. Постучали в забитую железным листом дверь. Внутри дом оказался очень живым и сумас-шедше красным. Все два этажа. Целую ночь Сэра и десяток ее друзей

фотографов из "New York School of Visual Art" снимали нескольких бе-ременных моделей (одна была с обритой головой), курили марихуану, жевали сэндвичи и пили пиво. Мероприятие называлось Photo session. Беременные постепенно разделись. Животы их были похожи на спе-лые сардели. Я бродил в этом сюрреалистском хаосе, накурившись сильнее всех и приставал к работающим с бессмысленным для них вопросом: "Какое у тебя образование?" Нет, они не были первыми учениками.

На рассвете, уезжая с Сэрой в такси, я попросил водителя проехать по набережной. На палубе корабля никого не было. Утренний бриз бодро пощелкивал красным флагом.

КРАСАВИЦА, ВДОХНОВЛЯВШАЯ ПОЭТА

Я был неимоверно нагл в ту осень. Нагл, как рабочий, забравшийся в постель графини, как, наконец, сделавший крупное "дело" мелкий криминал.

...Моя первая книга должна была появиться в парижских ма-газинах через месяц. Я взял с собой в Лондон сигнальный экземпляр.

Мне хотелось плевать в рожи прохожим, выхватывать младенцев из колясок, запускать руку под юбки скромнейшим пожилым женщинам. Пьяный, выйдя из винного погреба на Слоан Сквэр, я, помню, едва удержался от того, чтобы не схватить полицейского за ухо. Диана удержала меня силой. Я лишь частично насладился, пока-зывая на розовую рожу "bobby" пальцем и хохоча. Я был счастлив, что вы хотите... Мне удалось всучить им себя. Под "им" я подразумевал: "мир", "общество" - "society", что по-русски звучало как сборище тех, которые сосут, хуесосов. У меня было такое впечатление, что я всех их обманул, что на самом деле я никакой не писатель, но жулик.

Именно на подъеме, на горячей волне наглости, гордости и мега-ломании я и схватил Диану, актрису, бля, не просто так. Актрису кино и TV, снимавшуюся во всяких там сериях, ее узнавали на улицах... По сути дела, если употребить нормальную раскладку, Диана не должна была бы мне давать. Она была известная актриса, а я - писатель дебю-тант. Но наглость не только спокойным образом может увлечь и повести за собой массы, но даже может обмануть кинозвезду вполне приличного масштаба и заставить ее раздвинуть ноги. Она не только дала мне, она еще поселила меня у себя на Кингс Роад и возила меня по Лондону и Великой Британии в автомобиле. Следует сказать, что я охмурил не только ее, темную красотку с пышными ляжками и тяже-лым задом, игравшую истеричек в телефильмах по Мопассану, Досто-евскому и Генри Джеймсу, но я обманул еще множество жителей Великой Британии, попавшихся мне на моем пути.

Майкл Горовиц - английская помесь Ферлингетти с Гинзбергом, с фигурой ленинградского поэта Кривулина (то-есть шесть конечно-стей - две ноги, две руки и две палки) - пригласил меня на первые в мире Поэтические Олимпийские Игры. Милейший Майкл и его британские товарищи желали пригласить вечнозеленых Евтушенко или Вознесенского, но, кажется, в те времена советская власть рас-сердилась за что-то на Запад, и подарочные Е. и В. не были высланы. Я замещал обоих на Poetry Olimpics. Olimpics заблудились во времени и, вместо хиппи-годов, к которым это мероприятие принадлежало по ду-ху своему, мы все оказались в 1980-ом. У меня сохранился ксеро-копированный номер журнала "Ныо Депарчурс", в котором долго и нудно восхваляются преимущества мира перед войной, lovemaking перед бомбежкой, и т.п. Я расходился с Майклом Горовцем и его