Конфуций

Когда правитель не следует праведному Пути, а предает казни своих подданных за беспутное поведение, он сам поступает неправедно

Поистине нелегко приставить к делу того, кто с утра до вечера только набивает себе брюхо. Уж лучше играть в шашки — куда полезнее безделья!

Однако такое развитие событий не устраивало старого знакомого Учителя Куна и друга всех политических беженцев из Лу — циского правителя Цзин-гуна.

К тому времени престарелый властитель Ци уже без малого пятьдесят лет сидел на троне и знал, что править ему осталось недолго.

Состарился и его бессменный советник Янь Ин. А между тем среди его многочисленных потомков не было согласия, во дворце плелись интриги и зрели семена междоусобной розни.

К тому же возвысившееся в последнее время дальнее южное царство У вступило в союз с Лу и уже угрожало южным рубежам циских владений.

Дабы быть спокойным за судьбу своего царства, правителю Ци следовало первым делом ослабить своего ближайшего южного соседа Дин-гуна, вновь разжечь в его царстве пожар смуты.

Цзин-гун избрал самый короткий и простой путь к своей цели: он решил устранить Дин-гуна, а заодно и Конфуция.

Удобный случай нашелся весной 500 года.

Царства Ци и Лу заключили между собой мирный договор. Через два месяца в Лу прибыл гонец из Ци и передал Дин-гуну приглашение государя приехать в одну из пограничных крепостей в его царстве, подтвердить свою верность новому договору и погостить.

Цзин-гун предлагал встретиться по-родственному, без охраны и многочисленной свиты.

Польщенный дружеским тоном послания Цзин-гуна, луский правитель собрался чуть ли не в одиночку ехать в гости к своему северному соседу и даже велел заложить скромную прогулочную коляску, которой он любил управлять сам.

Однако Конфуций, узнав о предложении Цзин-гуна, насторожился. Он слишком хорошо знал старого хитреца, чтобы верить ему на слово.

Не было для него секретом и то, что обладатели больших дворцов устраивают «дружеские» пирушки, представления, охоту и другие увеселения только для того, чтобы заманить своего политического соперника в ловушку.

Заманив его, они безажалостно расправлялись с ним.

На очередной аудиенции, где он исполнял обязанности главного церемониймейстера предстоящей встречи, Конфуций сказал:

— Я слышал, что мудрые правители древности, выезжая на переговоры о мире, брали с собой свиту из военных чинов. А когда они отъезжали на переговоры о войне, то брали гражданских советников. Когда же они отправлялись в чужие владения, то брали с собой вооруженную охрану. Прошу разрешения выступить в сопровождении полководцев Правой и Левой руки…

Дин-гун внял мудрому совету Конфуция и отправился на встречу в сопровождении отборных отрядов дворцовой гвардии.

Каково же было его удивление, когда, прибыв на место, он увидел, что его северный сосед тоже привел с собой многочисленное войско.

Соблюдая правила вежливости, правитель Ци лично вышел встретить Дин-гуна перед воротами своей крепости.

Его люди уже успели соорудить там высокую террасу и водрузить на ней два царских сиденья, обитых узорчатым шелком.

К террасе вели три земляные ступени. Хозяин и гость, оба в царских халатах, расшитых драконами, в высоких шапках, с которых свисали двенадцать жемчужных нитей, встретились перед террасой, трижды отвесили друг другу учтивые поклоны и, уступая друг другу дорогу, поднялись по ступенькам наверх.

Едва они успели обменяться приветствиями и отпить из больших кубков вина в честь встречи, как распорядитель церемонии от циского двора упал перед ними на колени и громко объявил:

— Прошу высочайшего дозволения показать танцы четырех пределов света!

Цзин-гун махнул рукой.

В тот же миг загремели барабаны, и террасу окружила огромная толпа варваров-танцоров с распущенными волосами, в дикарских одеждах и устрашающих звериных масках.

Потрясая топорами и копьями, они принялись прыгать в опасной близости от повелителя лусцев.

Встревоженный Конфуций проскользнул мимо этих странных плясунов и, поднявшись по лестнице, остановился перед последней ступенькой.

— На дружеской встрече сиятельных государей, — почтительно поклонившись, произнес он, — можно ли позволять дикарям вносить в умы разлад и смуту? Обнажать оружие там, где хотят мира, значит тревожить духов и преступать человеческие законы. Благородному правителю не пристало так поступать…

Цзин-гун побагровел от ярости, но возражать не стал. Да и что он мог сказать, если, с точки зрения ритуала, этот проклятый философ был сто раз прав?

Он дал знак очистить площадь от танцоров, и возобновил беседа со своим выскоим гостем.

Через полчаса церемониймейстер снова попросил у своего господина разрешения потешить гостя «музыкой царских покоев».

К удивлению, Конфуция, вместо слепых музыкантов и дев, на площадь перед террасой выбежало множество странно одетых карликов и уродов.