Конфессия, империя, нация. Религия и проблема разнообразия в истории постсоветского пространства

Исторически более поздний нарратив о погибших при советской власти мучениках- шахидах вновь возвращает нас к джума-мечети, а главное — к увенчанному белыми флажками зиярату трех шейхов. Главный герой этого нарратива — похороненный здесь накшбандийский шейх Хусейн (1861/62–1930) — дибир и глава медресе Хуштада. Рядом с ним покоятся его отец шейх Пир-Мухаммед (1830/31–1911/12) и сын Абдулла-дибир (умер 20 декабря 1941 года). Хуштадинцы любят рассказывать не столько про деятельность Хусейна, сколько про его гибель. Говорят, что, в разгар коллективизации его арестовали, отвезли в Махачкалу и расстреляли в тюрьме НКВД. Изъятую при аресте арабскую библиотеку целый день жгли в райцентре. Хуштадинцы выкрали тело шейха и, переломив ему хребет, в мешке привезли в селение, где тайно похоронили. Бежавший из ссылки в Казахстане сын погибшего Абдулла пробрался на родину и до смерти жил на подношения хуштадинцев, скрываясь от властей в землянке- худжра в горах над селением.

Мотив исламского сопротивления отразился и в нескольких антисоветских арабских надписях мавзолея. Эпитафия 1934 года посвящена «знаменитому шейху, совершенному наставнику и учителю накшбандийского тариката (братства. — В. Б. ), страдальцу Хусейну, сыну известного шейха хаджи Пир-Мухаммада ал-Хушдади,… умершему мучеником (шахидан ) в заключении… в 1349 (1930) году». Текст надписи повторяется в выписанной черной тушью и помещенной под стекло эпитафии Абдуллы, «скончавшегося, скрываясь… от неверующих и лицемеров, убивающих ученых и святых и расхищающих их добро»[861]. После Абдуллы дибиром в Хуштада был сначала Сайпулла (умер в 1972 году), а затем его ученик и бывший муэдзин (будун ) Шерапутдин (умер в 1995 году). Старожилы Хуштада с гордостью поведали мне, что только благодаря самоотверженности этих дибиров джума-мечеть селения ни разу не закрывалась в годы советских гонений. До 1989 года она оставалась единственной легально действующей мечетью всего Цумадинского района.

Хуштадинцы много и охотно рассказывают про притеснения, чинимые верующим при советской власти. Штраф за совершение намаза в открытом месте составлял немалую тогда сумму в 25 рублей. Во время поста детей в школе заставляли нарушать уразу. Но несмотря на гонения, а отчасти и благодаря им, в Хуштада всегда сохранялись знатоки ислама — алимы или «арабисты», тайно обучавшие горцев Корану, шариату, арабскому языку и кругу высших дисциплин, включая мусульманскую догматику, право и суфизм (тасаввуф ). В 1980-е годы у Мухаммед-Сейида Абакарова, позднее ставшего дибиром Хасавюрта, по ночам учились дети из средней школы-интерната в Агвали. Так получили образование внук шейха Хусейна Сейид-Хусейн Пирмагомедов, имамы Хуштада Ахмад Шахрудинов и Мухаммед-Сейид Газиев, которые сами создали в 1990-е годы группы по изучению арабского языка и основ ислама. К тому же в селении сохранились четыре-пять частных арабских и мечетная библиотеки с большим рукописным Кораном 1153/1740–41 годов.

Колхоз как хранитель исламских традиций

Приверженность «исламским традициям» поразительным образом сочетается у хуштадинцев с растущей ностальгией по «традициям» советским. «При советской власти жилось лучше. В колхозе была хорошая дисциплина, цены были ниже, а урожаи — выше», — таково общее мнение заставших советское время горцев. К нему склоняется большинство джамаата, включая дибира и других представителей прежде оппозиционной властям мусульманской духовной элиты. «Зачем нам распускать наш колхоз? — говорил мне в 1992 году Мухаммед-Сейид Абакаров. — Кто поручится, что тогда земли, доставшиеся нам от отцов, не захватят соседние селения? А кумыки отнимут у нас наши кутаны на Плоскости. Без колхозов в горах будет бардак и беспорядок»[862]. В то же время отношение хуштадинцев к своему колхозу было крайне скептическим. Никто из них не верил, что он сможет прожить с прекращением государственных дотаций. «От колхоза теперь осталась только вывеска», — говорили мне уже в 1995 году, и были правы.

В 1991 году вся колхозная баранта за исключением 500 овец была разделена между семьями колхозников. Осенью 1993 года 1189 га пастбищ и 73 га сенокосов были переведены на земельный баланс сельской администрации. Тогда же в долгосрочную аренду колхозникам были розданы 122 га пашен и 27 га садов возле реки Андийское Койсу, что составляло все обрабатываемые земли колхоза в горах[863]. Глава каждого домохозяйства получил по 28 соток. Почему же колхоз не распался окончательно? С одной стороны, у колхоза еще остались немалые владения на равнине: 928 га пастбищ, 238 га сенокосов и 78 га пашни на кутане Телав и еще 277 га пастбищ, 35 га сенокосов и 222 га пашни в Шава[864]. В какой-то мере эти территории решают проблему земельного голода и скрытой безработицы для горцев. В случае роспуска колхоза хуштадинцы потеряют богатые зимние пастбища для своего уже частного скота, жилье и работу для основной массы горской молодежи.