Конец пути

Нашим лоцманом был мрачный одноглазый моряк, торговавшийся с обитателями поселения за груз бочек топленого жира и за большие шматки бело-красного мяса.

Он пользовался здесь большим уважением, потому что платил живым серебром, монетами с отчеканенным символом дерева с раскидистыми ветвями, а его увешанные оружием люди, похоже, пробуждали не меньшее уважение. Длинная цепочка грузчиков шла по помосту на его корабль, похожий на наш, но лучше сделанный; они катили бочки с маслом и тянули огромные куски мяса.

Арвин Собачья Тень поговорил с ним, после чего одноглазый с двумя воинами сел на наш корабль и внимательно осмотрел все. Спустился в трюм, оглядел воск и железо, уложенное вместо балласта, а потом спросил о людях.

– У того молодого на руке – знак свободы, – сказал, показывая на меня. – Лучше бы тебе не везти людей силой. Помни, что в Саду за торговлю невольниками наказание – смерть. Ты получишь возврат средств за перевоз добровольцев в город лишь в том случае, если они плывут по своей воле, – а потом добавил громким голосом. – Кто желает, может сейчас сойти с этого корабля. Получит деньги, чтобы оплатить себе место в одном из кораблей, что приплывают сюда за морским маслом, и сможет вернуться на Побережье, я же вычту это с тебя, Арвин, если хочешь и дальше торговать с Ледяным Садом. Потому что ты ведь знаешь, какие правила у этой торговли.

Однако никто не воспользовался этой возможностью, поскольку все, кого Арвин заманил на свой корабль, были одинокими путниками, и если даже была перед ними некая цель, то, похоже, не срочная. К тому же все решили, что стоит проведать город ста башен, который заплатит им серебром только за то, что они там появятся.

Наконец купец заявил, что мы можем плыть за ним, следя за его парусом с символом древа, и таким-то образом мы попадем в Ледяной Сад.

Когда на третий день пути я увидел город на рассвете, и свет лег розовым блеском на сверкающие базальтом крыши и башни, я был совершенно очарован. Крепость выглядела совсем по-другому, чем остальные города и укрепленные поселения, оставленные позади, в Амитрае. Другими были крыши, шлемы башен, короны стен, формы домов. Ледяной Сад, виденный с моря, казался более сомкнутым, игольчатым и твердым, чем все города в моей стране. Он словно свернулся в клубок, как готовый к нападению дракон или закованный в железо отряд тяжелой пехоты, закрывшийся со всех сторон щитами, закрытый куполами шлемов и ощетинившийся копьями.

У нас все было ниже, шире и массивней. Казалось вылепленным из глины – по сути, так-то оно и было. Наши дома были цвета песка и охры либо сияли ослепительной белизной известняка. Крыши были плоскими, потому что на них кипела жизнь. Улицы – узкими, чтобы всегда тонуть в тени, а представительные проспекты обставлены были колоннадами, чтобы спасать прохожих от солнца. Там, в Маранахаре, Ярмаканде или Кангабаде, города строили, принимая во внимание солнце. Они должны были приносить тень. На плоской крыше можно было рассчитывать на освежающий порыв ветра. В тени улицы – скрыться от жары. В темном доме, за толстыми глиняными стенами с немногими узкими окнами, можно было найти толику сохранившегося ночного холода. Стены наших городов были куда ниже, но толще и массивней, ровно как их донжоны и барбаканы. Выкладывали их узорами из разноцветных керамических плиток, строили из многих слоев – тяжелых пористых и твердых жестких, чтобы выдерживать удары снарядов; их венчали изукрашенные края стен в форме полумесяцев или полукруглых холмиков, но вот уже столетия никто не штурмовал эти стены. Наши города хвастались стенами, но они не были им нужны. Охраняла их невидимая стена императорской армии, тянущаяся между квадратными гарнизонными крепостями, рассеянными по всей огромной стране. Тименами пехоты, кавалерии и боевых колесниц, которые могли по одному кивку поднять железную стену из щитов, машин и клинков, где бы оно ни понадобилось. Крыши государственных домов венчали буйволовы рога – в память о шатрах кочевников, всюду развевались острые флажки, напоминающие о существовании власти. Наш город раскидывался вширь, тяжело и неподвижно, как отдыхающий степной кочевник, ни на миг не откладывающий оружия. Оружие занимало всю территорию и говорило: «Я здесь правлю». На него смотрели и думали: «Власть».

Ледяной Сад упирался спиной в гору, щетинился сотней копий, заслоняясь блестящей броней, и говорил: «Не пройдешь». Когда я взглянул на него, то подумал: «Убежище».

Другие, с которыми я странствовал, похоже, тоже никогда не видели ничего подобного, потому что стояли подле меня на палубе с открытыми ртами.