Конец подкрался незаметно

бандит с такой же десяткой за убийство невинного.

Современное цивилизованное государство несравненно лояльнее к преступникам, чем во

все прошлые времена. А налогоплательщики содержат преступников лучше и щедрее, чем

во все прошлые времена. А законопослушный труженик по гуманному Закону бесправен и

унижен перед преступником больше, чем во все прошлые времена.

Общество, в котором рядовой уголовный преступник может прямо в суде, используя

беспомощность закона, глумиться над честным человеком, потерпевшим от него — это

больное и порочное общество. Принятие и поддержание таких законов — это

самоуничтожение государства: оно само уступает бразды правления преступникам.

Эти вещи кончаются или фашизмом, или развалом своего. Кажется, фашизм мы уже

проходили.

Вот предприниматель дал кредит другому. А другой его кинул, и деньги грамотно сплыли.

Государство говорит: извини, это твой риск, закон бессилен. А в частном порядке

чиновник сочувствует и объясняет, что ты прав, но вот несовершенен закон. И ты идешь к

бандитам и говоришь: берите себе половину долга, как у вас принято, а другую отбейте

для меня, а то ведь хана мне. И бандиты выбивают деньги у жулика. И жулик жалуется

государству, и бандитов сажают. Не бред ли?! Бандиты страдают за справедливость — а

государство защищает жулика?! Кто бандит, кто жулик, кто честный и кто государство?!

Вот это смешение и смещение социальных ролей и называется нарастанием энтропии и

сползанием системы к развалу.

Организованная преступность сегодня — это класс.

Средства производства — оружие. Способ производства — насилие. Производимый

общественно полезный продукт — ноль: паразитический класс. Место в государственной

структуре — реальная оппозиция и замещение функций насилия и перераспределения

благ.

Чем сильнее и влиятельнее преступник — тем, соответственно, слабее и менее влиятельно

государство: пространство у них на двоих одно.

Вот и растет коррупция на всех уровнях.

За некоей гранью «гуманизьм» перерастает в свою противоположность: преступник

получает преимущества перед честным. За этой гранью и начинается гибель государства, основы которого постепенно теряют свою жизнеспособность.

34. Абсурд искусства: распад и коммерциализация. В принципе об этом говорили

всегда. Конкретнее — последние сто лет. И то сказать — с тех пор сделаны значительные

шаги.

Здесь не место вдаваться в детали, а книги об этом написаны и так.

Массовое искусство было всегда, и коммерческое тоже было всегда. Примитив для толпы, лесть для богатых. А вот абсурд был не всегда. Чем эпоха и характерна.

В живописи: условность примитивных форм.

В скульптуре: условность примитивных форм.

В архитектуре: упрощенная технологичность.

В «хэппенинге»: условность примитива.

В литературе: разрушение табу, снижение интеллектуального и поэтического уровня.

А искусство, как-никак, это социокультурное пространство общества, создаваемое

обществом «под себя»; форма общественного сознания.

Упрощение и абсурдизация общественного сознания — они отражают и в свою очередь

влияют на общественное бытие. Банально, так ведь верно, банальные истины вообще

выверены временем, которое самый приличный из критиков-оценщиков.

«Кризис искусства» означает: где идеал? к чему стремиться? старое надо рушить, но где

новые вершины? Все тот же развал устоев. Упрощение. Деморализация. Путь в хаос.

Элитное искусство сегодня в основном деструктивно — являя по форме упрощение и

распад формы, а по содержанию — распад морали и ценностной системы базовой,

предшествующей культуры, без выдвижения иных и новых созидательных, позитивных

ценностей.

Массовое искусство, где лидером и образцом остается голливудское кино — агрессивно

стандартизирует общественный вкус, вытесняя прочие образцы и средствами шоу-бизнеса

позиционируя себя как единственное и настоящее искусство: грандиозный лубок опускает

и присваивает себе черты и функции «высокого искусства» в сознании все большей части

«элиты», формирующей эстетику общества. (Вот вам «Оскар».)

Старение наций

35. Не десять внуков хоронят бабушку, а один печально суетится — хороня всех бабушек и

дедушек. И следствия этого не только экономические и социальные.

Старые нации коснеют, костенеют. Повышение среднего возраста — это уменьшение

энергии народа, не тот напор и задор, не та отвага и величие целей.

Повышение возраста — это меньшая восприимчивость к новым идеям. Идейная

инертность и инерционность, пассивность.

Возрастной консерватизм предпочел бы сохранить все так, как есть. Склонность к

охранительной, оборонительной политике. Инициатива в противостоянии цивилизаций

отдается другому: кто моложе, энергичнее и жаднее. Речь уже не о том, чтобы захватить

новое и изменить мир — а сохранить старое и законсервировать мир.

Карьеры в устоявшемся обществе затруднены — все держатся на достигнутых ступенях до

пенсии, и напор энергичного молодого возраста расходуется больше на то, чтобы занять

высокую должность, и меньше на то, чтобы делать дело на этой должности, по сравнению

с нациями молодыми.