Конец партии: Первая искра (СИ)

У каждого есть такой друг, без которого свою жизнь представить невозможно - она сразу кажется какой-то бесцветной, скучной и совсем на себя не похожей. Для меня им, сколько себя помню, была Анжела. Она была на три года старше меня, но эта разница не ложилась между нами пропастью ни в раннем детстве, когда она, самоотверженно размахивая подобранной с земли палкой, защищала меня, ревущую, от привязавшейся собаки, ни даже в средней и старшей школе - мы тусовались в одной компании, заражали друг друга идеями разной степени безумности, самозабвенно предавались играм. Воспоминания того времени давно размылись у меня в памяти, осталось только одно. Мне было лет десять, и мы самозабвенно верховодили игрой в казаков-разбойников - почему-то эта игра причиняла нам какое-то необъяснимое, азартное удовольствие, и нам ничего не стоило увлечь в нее всю разношерстную дворовую компанию. Сколько помню, мы с Анжелой всегда разделялись: я была атаманом казаков, причем подчас мне приходилось буквально с боем вырывать это звание в ожесточенных спорах с мальчишками, она же предпочитала главенствовать над разбойниками. И один раз она спросила у меня, когда я после игры сидела и, сдерживая слезы, растирала разбитую в кровь коленку:

- Почему ты всегда играешь за хороших?

Вопрос поставил меня в тупик. Я подняла голову и недоуменно посмотрела в серьезное лицо подруги.

- Потому что они хорошие, - такой ответ показался мне наиболее логичным. Анжела криво и снисходительно усмехнулась над моей наивной речью - в тринадцать лет она уже самозабвенно предавалась подростковому нигилизму.

- А кто тебе сказал, что они хорошие? Может, не казаки хорошие на самом деле, а разбойники. Или они все хорошие. Или все плохие.

- Я думаю, что они хорошие, - упрямо возразила я. - Значит, так и есть.

Она ничего мне на это не ответила, и тема сама по себе замялась. Не знаю, почему именно этот маленький разговор так четко отложился в моей памяти - казалось бы, в нашем детстве была куча моментов куда более ярких…

В общем, с того времени много воды утекло, но дружба наша со временем только крепла. Я, пятнадцатилетняя пигалица, утешала ее, когда она не выдержала экзамен в художественную школу и была на той опасной грани, за которой лежит полное разочарование в собственных силах. Ни разу не ставлю это себе в заслугу, но она выдержала удар, выкарабкалась и на следующий год с блеском поступила в технический.

- Видишь, - улыбалась она, показывая мне очередной чертеж, - все на своем месте. Я все равно рисую.

Она же, вспомнив, что я три года оттрубила в школьной газете, подкинула мне идею поступить на журфак. Поначалу я только посмеялась, полагая, что меня срежут на первом же этапе конкурса, но, почти что на спор, все же подала документы. Как оказалось, не зря - в августе я чуть в обморок не упала, увидев свое имя в списке зачисленных.

- А я предчувствовала, - заявила Анжела, когда мы отмечали мое поступление в обществе друг друга, - никогда не бойся рискнуть.

Рисковать-то я всегда любила, только из этого почти всегда выходила какая-то фигня. И то, что случилось со мной в Михайловском, приближалось опасно близко к эталону моего лузерства.

По пути к Анжеле я еще раз безрезультатно позвонила Андрею, и в душе у меня начало, как рябь на водной глади, подниматься беспокойство. Казалось бы, такое случалось уже не в первый раз, но Андрей всегда объявлялся раньше, чем эта рябь дорастала до полноценного цунами. Я даже ревновать перестала, до того искренне он на это обижается. Просто он до ужаса необязательный, а электроника у него долго не живет - сколько телефонов он потерял или сломал за время нашего знакомства, я уже давно забила подсчитывать. Но, как бы я ни старалась себя успокоить, под ложечкой все равно нехорошо засосало. Скинув Андрею еще одно смс, я полезла за молескином, куда когда-то записала телефон кого-то из его приятелей, и тут из моей сумки вылетел белоснежный прямоугольник, плавно спланировал на самый край растекшейся у тротуара лужи.

Визитка, которую дала мне Амалия Григорьевна.

Посомневавшись немного, я подняла листок - цифры порядком размылись, но были все еще различимы. Вспомнив, что говорила мне эта странная женщина, я в нерешительности замерла, закусив губу.

Позвонить? Вот уж кто будет рад видеть Павла у себя дома, так это она. Опять же, он ожил - у нее будет одной проблемой меньше. И у меня будет одной проблемой меньше. А она еще и денег обещала…

Действительно, ну что в этом плохого? Амалия этого восставшего нормально накормит, напоит и приголубит во всех смыслах этого слова. У нее ему точно будет лучше, чем у студентки-раздолбайки, давно забывшей о том, что такое нормально питаться и ложиться спать раньше трех часов ночи. Амалия о нем позаботится…