Конец митьков

Предъявивший свое дембельство лучше всех все понимает, потому и считает себя вправе устанавливать справедливость. Недостаточные дембеля в ответ скорее всего промолчат — из гордого презрения или, наоборот, христианского смирения. Кому-то не до того, кому-то просто смешно, кто-то не желает лишней нервотрепки. В случае открытого конфликта дембель победит открыто, ведь в конфликте стороны руководствуются не одинаковыми моральными принципами: та сторона, которая прибегает к коварству или насилию, пусть психическому или, допустим, гипнозу, — всегда сильнее. А почему ты не применял коварство и насилие, из христианских принципов или из трусости, — это на результат не влияет.

Снова 1992 год. С выставки в Манеже купили большую партию картин куда-то чуть ли не в Саудовскую Аравию. Купили у Дмитрия Шагина, Владимира Шагина, Натальи Жилиной и Владимира Шинкарева — примерно поровну. Пока посредник вел переговоры, я загремел в больницу и все получение денег, все дела с посредником проводил Митя. Выхожу из больницы в приподнятом настроении — денег много, благодарю хорошо знакомого мне посредника. Посредник, получивший за операцию продажи 10 процентов от стоимости картин, о чем мне даже не сказали, удивлен, почему я на треть занижаю полученную сумму денег, и показывает всю бухгалтерию, но читатель, вероятно, и сам знает ответ на вопрос викторины: если Дмитрий Шагин, Владимир Шагин, Наталья Жилина и Владимир Шинкарев должны были заплатить по 10 процентов от стоимости своих картин, то по сколько они заплатили? Тут и вариантов нет: естественно, Митя, Митин папа и Митина мама заплатили по 0 процентов, а Владимир Шинкарев заплатил 40 процентов. (Разумеется, я не подозреваю, что Владимир Шагин и Жилина что-нибудь знали о процентах, — Митя банковал сам.)

Это тоже предъявленное дембельство: а что ты со мной сделаешь? Драться не полезешь, кусок хлеба у Митиных детей изо рта вырывать не будешь. Митя работает не в банде, а в группе художников. Люди прямого действия давно побили бы его, если не хуже, а художники народ деликатный: не то что драться, и скандалить считают неприличным. Сор из избы выносить не будут. (В домене, обществе-семье — резкая критика, конфликты, всякие бойкоты и забастовки разрушительны, противоестественны. Поэтому домен чаще всего беспрепятственно гниет с головы, пока не рухнет, как Советский Союз...)

От предъявленного дембельства разумнее всего, конечно, идти подальше — к 1992 году из «Митьков» ушли Горяев, Чурилов, Семичев, Кузьмин и Муравьев.

Я и не думал уходить. Во-первых, Митя не огреб еще ни всех акций «Митьков», ни даже контрольного пакета. Окоротить его было можно.

Во-вторых, куда же я от своего домена, от любимых митьков низшего и среднего звена?

Ну и, наконец, Митя был далек от завершения своего воспитания, проявлял, как это описано в учении Аристотеля, «не постоянно действующую, но приступообразную подлость». То покажется: вот бескомпромиссно, несгибаемо бесчестный человек — вдруг приоттает, совершит один бескорыстный поступок, другой — ну слава Богу, одумался товарищ. Твердо встал на путь исправления. Все довольны, члены политбюро гладят друг друга не против шерсти, низовые митьки успокаиваются, перестают разбегаться, «экономика стабилизируется, социолог отбрасывает сомнения».

(Интересно: пятеро ушедших тогда из «Митьков» художников не являются алкоголиками. Не хочу сказать, что в «Митьках» только и дел оставалось, что водку жрать, просто алкоголики, даже непрактикующие, не любят проблемы выбора, им труднее даются ответственные, судьбоносные решения. Волынят, не уходят с постылой службы, не разводятся с постылой женой. Да даже несудьбоносные решения не даются. Встанешь, бывало, с похмелья, остановишься в коридоре и не можешь выбрать: то ли поскорее идти на кухню воду пить, то ли в туалет сначала? Одна нога уже на кухню пошла, другая — к туалету, так и топчешься. Хороши были в этом смысле выборы при советской власти: приходишь на избирательный участок и никакой проблемы выбора тебе не ставят, зато пива бутылочного — залейся.)

Упадок

38. На трезвую голову

Я не уходил еще и потому, что спивался не по дням, а по часам, находился в некоем сумрачном мире, где есть проблемы посерьезнее, чем переживания из-за морального облика Дмитрия Шагина.

Однажды зимой 1992 года, очнувшись ночью после трехнедельного запоя, я стал шарить по квартире: пусто, ни капли. В центре города уже появились ночные ларьки и магазины, торговавшие спиртом «Рояль», ядовитыми ликерами, — но мне не добраться до них с окраины. Два часа ночи. Я еле ползал от похмельного страха и озноба — но делать нечего, есть такое слово «надо». Надо добираться до пьяного угла. Как дойду сквозь ужас и мороз, будет ли там кто-нибудь в третьем часу ночи? — о чем беспокоиться, чего еще бояться, если я уже в аду.