Конец мая

Мы одновременно с братом выскакиваем из машины, и несемся обратно. Надо предупредить маму, и убираться отсюда…

Я нахожу ее первой.

Она лежит на кафельном полу, прямо в прихожей. Наверное, мама успела только войти в дом, как на нее напали. Ноги широко раскинуты, а руки прижаты к животу.

Она вся в крови.

– Мамочка?– я падаю на колени рядом с ней, и убираю с ее лица влажные волосы. Мои пальцы тут же становятся красными.

– Мам?! – опять повторяю я, но уже громче, но ее серые глаза все так же удивленно смотрят в потолок.

Она мертва?!

К горлу подкатывает тошнота.

– Боже мой… – Игнат опускается рядом со мной, и его загорелое лицо становится белым, как простыня, – Ева, вызывай скорую, – он убирает руки с ее живота, и я вижу глубокие колотые раны. Сквозь них просвечивают кишки, они похожи на обернутые в смолу, сосиски.

Я стискиваю челюсть, чтобы не зарыдать. Меня всю трясет. Я вскакиваю на ноги и хватаю телефон. Липкие пальцы не слушаются. Я успеваю набрать только первые две цифры. Скрип деревянных половиц заставляет меня обернуться.

Кто бы ни убил нашу маму, он все еще здесь, и стоит прямо передо мной.

Глава 2

Май 2020 год

Кирилл

Бегство

Автомагазин отца пуст, только один покупатель неспешно идет к выходу, рассеянно рассматривая витрины с товаром, но я уверен, он ничего не купит. Я стою за прилавком уже пятый час. Отец как всегда опаздывает, наверное, опять до утра просидел за выпивкой в местном баре.

Если он будет пьян, то мне придется провести здесь весь день, а ночью у меня смена на стройке. Меня ждали мешки с цементом, строительные леса и изнурительная работа. Я тяжело вздыхаю и достаю из сумки записи, мне пришлось пропустить несколько занятий, я просто не смог стащить свое тело с кровати.

Я дочитываю лекцию, когда в магазин вваливается отец. Его неуверенная походка подтверждает мои опасения, и я напрягаюсь.

– И кто это тут у нас? – хрипит он, облокачиваясь на прилавок, от него несет алкоголем, и потом.

Я привык к запаху перегара и его раздражительному настроению, когда он мучается от похмелья. Красные воспаленные глаза с ненавистью смотрят на меня.

Становится ясно, что избежать очередной стычки с ним у меня не получится.

– Я задал тебе вопрос, – он с трудом держится на ногах, серая футболка вся в пятнах, и едва прикрывает внушительного вида живот. В длинной поседевшей бороде хлебные крошки, и когда отец говорит, слюна вылетает из его рта.

Я прикладываю все усилия, чтобы не показать своего отвращения и не вызвать в нем новую вспышку ярости.

– Пап, тебе стоит пойти домой, я сам закрою магазин, – спокойно отвечаю я.

– Ты всегда был лицемерным ублюдком, – его дрожащий палец на уровне моего лица, – Это у тебя от матери, – отец замолкает на секунду и невнятным голосом продолжает, – Это от нее у тебя эта гордость. Ты считаешь себя лучше меня, – он фыркает и вытирает мокрые губы ладонью, – Но это не так, совсем не так.

Я предпочитаю молчать, и не говорю ни слова.

Отец качает головой, и его сальные волосы неопрятными прядями падают ему на лоб.

– Мы одной с тобой породы, запомни это, – он показывает на шрам над губой, который оставил я, – Ты мой сын.

– Ага, – я едва сдерживаюсь, злость течет по венам, чтобы чем-то себя отвлечь, я начинаю вытирать столешницу. Мне омерзителен его внешний вид. Кем он стал.

Превратился в неопрятного старика, с почерневшими зубами и морщинистым лицом.

После заключения неудачной финансовой сделки отец прогорел. Нам пришлось переехать из столицы в провинциальный поселок, оборвав все связи с родственниками. На остатки средств, он открыл маленький магазин автозапчастей, и все чаще стал прикладываться к бутылке.

Мне было два, и я мало что помню.

Пока мама тоже не начала пить, она говорила мне, что отец устал и ему требуется время. Просила простить его за резкость. Мама обнимала меня, тогда она пахла выпечкой и миндальным кремом для рук.

Но шло время, и ничего не менялось. Становилось только хуже, все чаще в нашей квартире звучала ругань, родители дрались, и хватались за ножи. Мне запрещали выходить из комнаты, а если отец был в плохом настроении, то бил меня.

– Ты ничтожество! – любил он повторять, – Грязное ничтожество, – заносил кулак раз за разом, пока я не падал.

Но и тогда не останавливался. Я поджимал ноги к животу и прятал лицо. Когда отец так сильно избивал меня, мама не пускала меня в школу и говорила всем, что я болен, пока синяки не сходили. Но однажды я не выдержал и оставил на лице отца шрам.

– Ты слышишь? – спрашивает он меня, и, пошатываясь, направляется к подсобному помещению, служившим нам комнатой отдыха и кабинетом, – Опять эти гребаные мыши, ты не положил отравы, как я просил? – мутные глаза останавливаются на мне.

– Я поставил мышеловки, – ровно отвечаю я, – Иди и посмотри.

– Ну да, конечно, – корчит рожу отец, в уголке его рта пузырится слюна, – Ты же у нас врач, как твой мерзкий дедуля, – хихикает он, – Не так давно, я тебя с полицейского участка вытаскивал, забыл?

– Нет.

– Нет, – передразнивает он меня, – Слабак!