Конец лета

Мама тоже улыбается, но в выражении ее лица есть что-то странное. Вероника не сразу поняла, в чем дело. На небольшой фотографии мамины глаза были меньше булавочной головки. Вероника всмотрелась — и узнала этот взгляд. Она видела его в зеркале и отлично знала, о чем он говорит. Ах, как нехорошо.

— Она могла выбрать любого… — пробормотал папа, и Вероника не поняла, обращается он к ней или говорит сам с собой. — Но выбрала меня.

Когда она уезжала, все было почти как всегда. Она обняла отца, поцеловала в щеку. Пообещала ехать не торопясь и позвонить, когда доберется до дому. Поднялся ветер, теплый южный ветер, и большие лопасти великанов замахали ей на прощание. Вероника оставила равнину позади.

Старый автомобиль плохо переносил жару, и меньше чем через четыре часа Веронике пришлось остановиться на автозаправке, чтобы долить воды в систему охлаждения. Папа дал ей с собой пакет с едой — заботливо приготовленные бутерброды с сыром и ветчиной — и термос кофе, так что она заодно устроила себе короткий обеденный перерыв.

Вероника надеялась, что поездка даст ей возможность обдумать события последних дней. Разобраться в собственных мыслях о человеке, который называет себя Исак. Неужели это правда Билли? Направляясь к отцу, Вероника была почти убеждена в этом. Сейчас уверенности поубавилось. Чувство, которое привело ее в Аскедален, исчезло, но вопросы остались.

Вероника понимала, как ей повезло, что она сохранила работу. Ей так не хватало терапии горя, не хватало кайфа. Самое лучшее сейчас — это сосредоточиться на групповых сессиях и терпеливо ждать Исака, который, возможно, даст ей еще несколько путеводных нитей.

Стратегия выглядела разумной; Вероника допила кофе и решила, что отдых окончен. Тут она заметила в основании термоса обрывок липкой ленты с надписью Собственность семьи Нильсон. Знакомый мамин почерк с завитушками. Липкая лента с краю немного отстала, и Вероника хотела было оторвать ее вовсе, но быстро передумала. Мама учила ее старомодному чистописанию. Учила писать красивыми буквами, совсем не похожими на те, какими полнится ее блокнот, впитывающий людские чувства. Она снова подумала про Леона, про слова, которые она написала ему и в которых теперь раскаивалась. Она надеялась, что эти слова помогут, но они подействовали противоположным образом.

Может быть, так рассуждал и Томми Роот, посылая жене ту открытку из Роттердама? Маттиас сказал, что адреса отправителя на ней не было. Там вообще ничего не было — даже просьбы о прощении. А ведь он бросил свою семью. Неужто Томми Роот понимал то, что сама она осознавать отказывается? Что иногда слова не помогают?

Вероника, готовая ехать дальше, убрала термос в сумку. Завела мотор, посидела какое-то время, раздумывая. Перед ней расстилалась эстготская равнина. Плоские поля, почти как дома. Родные края Кристера Монсона. Кристера Монсона с добрыми глазами и смешной манерой говорить.

Вероника заглушила двигатель. Интересно, есть ли в забегаловке на автозаправке телефон. Она вышла из машины и отправилась в закусочную.

Глава 47

Кристер Монсон как раз вылил тесто в форму, когда заметил, что Белла торопится к двери. Когти зацарапали паркет, послышался нетерпеливый лай, и раздался звонок. Вечера понедельников они с Беллой проводили дома одни. Малин с подружками отправлялась на заседание книжного клуба, и вместо того чтобы ждать ее перед телевизором, Кристер пек печенье к кофе, чтобы жене было что взять с собой в учительскую на следующий день. Ему нравилось, что она возвращается с пустой банкой и рассказывает, как все нахваливали его выпечку. Кекс с ревенем был его любимым, Монсон пек его каждую третью неделю.

Белла продолжала лаять. Монсон повесил фартук на стул и вышел в прихожую. За матовым дверным стеклом маячила смутная фигура.

— Тихо, Белла, — сказал он, но крошка-терьер, как всегда, не послушался, поэтому Монсон просто отодвинул собачку ногой и открыл дверь.

— Здравствуйте! — На пороге стояла женщина лет тридцати с рыжеватыми волосами. В свете лампочки над крыльцом ему показалось, что это кто-то из коллег Малин. Белла все лаяла; Монсон хотел сказать, что Малин не будет еще несколько часов, но вдруг понял, что в женщине есть что-то знакомое. Она протянула ему розовый пакетик ресторанного сахара, и он тут же сообразил, кто это.

— Вы по-прежнему такой собираете? — спросила гостья.

Они уселись в кухне, за маленьким сосновым столиком. Белла привалилась к хозяйскому стулу, склонила голову набок, время от времени ворча, и Монсон, как обычно, сунул ей вкусный кусочек, хотя Малин не нравилось, что он кормит собаку возле стола. Горячий кекс таял на языке. И все же Монсон никак не мог сделать глоток.

Он твердил себе, что это здорово — повидаться с Верой Нильсон, после стольких-то лет, но порадоваться искренне у него не получалось, и потому он просто поздравил ее мысленно с тем, что у нее, кажется, все сложилось неплохо. Вот только что она делает здесь, у него дома? И почему именно сейчас?