Конец лета

— Да-а? А кто сделал тебя звездой? Кто говорил тебе, что надо сделать выставку? Кто упрашивал тебя? Кто сразу, как только увидел твои работы впервые, захотел показать их всем? А? Скажи, скажи мне.

Теперь они оба смеялись, он заключил ее в свои объятия, а ее бледно-розовая шелковая ночная рубашка задралась до самых бедер. На мгновение он замер и посмотрел на нее, лежащую у него на руках. Она никогда не выглядела такой красивой, такой нежной, и он хотел бы держать ее так вечно. Ему хотелось остановить время.

— В чем дело, дорогой? — Она увидела выражение его глаз и с беспокойством наблюдала за ним. — Что-нибудь не в порядке?

— Наоборот. Ты невероятно красивая.

— И вся твоя. — Она прижалась к нему всем телом и счастливо улыбнулась, когда пристраивалась своим ртом к его губам для долгого затяжного поцелуя. Менее чем через минуту розовая шелковая ночная рубашка уже лежала на полу. Было уже после полудня, когда они выбрались из кровати. Дина сонно зевнула, стоя у двери, ведущей на террасу, все еще нагая, со своими ниспадающими на спину черными, как смоль, волосами. Он наблюдал за ней из кровати, желая, чтобы она оставалась на этом месте навечно.

— Ты знаешь, я думаю, что ты разрушаешь всю мою карьеру.

Он не отводил от нее взгляда, когда она снова повернулась к нему. Она выглядела такой хрупкой и такой молодой. То, как она выглядела, никак не вязалось с твердостью, которая, как он знал, запрятана глубоко внутри. В ней была какая-то твердая основа, иначе она никогда не смогла бы бороться с чувством одиночества, которое не покидало ее все эти годы, что она прожила вместе с Марком.

— Почему это я разрушаю твою карьеру? Я думала, что я принесу тебе удачу с помощью моих великолепных картин. — Она высокомерно посмотрела через плечо.

— Это будет именно так, если я когда-нибудь доберусь до своего офиса. Как хорошо, что я сказал Салли не ждать сегодня моего прихода. Знаешь ли ты, что я никогда в своей жизни не позволял себе ничего подобного? — Но он не выглядел недовольным своим новым образом жизни и, завернувшись в полотенце, кинул ей свой халат и последовал вслед за ней на террасу, где они удобно расположились в двух полотняных креслах когда-то зеленого цвета. — Ты делаешь меня ленивым и счастливым, грубым и молодым.

— Точно то же самое происходит и со мной. — Она наклонилась к нему, и они поцеловались. — Я чувствую, как будто мне сейчас двадцать один год. Ну, может, двадцать два.

— Отлично. Тогда давай поженимся, и у нас будет двенадцать детей.

Она снова взглянула на него, и на какое-то мгновение ей подумалось, что он говорит это всерьез.

— Но это, конечно же, принесет нам несколько новых проблем, о которых надо будет все время думать. Не так ли? — Она старалась говорить легко и непринужденно. Ей не хотелось снова говорить с ним на эту тему. Она просто не могла. Это было неправильно. Вместо этого она спросила: — Что мы делаем в конце этой недели?

Она подставила свое лицо под солнечные лучи и удовлетворенно закрыла глаза. Ей было так приятно находиться рядом с ним, жить с ним, ездить в Кармел и оставаться в городе, вставать утром и засыпать вечером рядом с ним. Ей казалось, что они провели вместе последние сто лет, а не какие-то семь недель. Было ли это так на самом деле? Неужели их жизни так быстро слились воедино? Это было замечательно, что так много событий произошло за такой короткий срок.

— Не хочешь ли ты съездить в Кармел, или ты от него уже устала?

— Я никогда от него не устану. Это самое подходящее и умиротворяющее из всех существующих мест.

— Я рад. — Он придвинулся и взял ее руку. — Это место вызывает у меня такие же чувства. Но я продолжаю думать, что тебе, возможно, захочется увидеть что-нибудь более экзотическое.

— Например? — Эта идея ее увлекала. Афины? Она заставила себя перестать думать о Марке.

— Я не знаю. Мы можем съездить в Беверли Хиллз. Я не был там уже несколько недель. — Обычно он ездил туда только на один день и возвращался точно к ужину. — Или в один из этих выходных мы можем отправиться даже в Нью-Йорк. — Он никогда не забывал о своих делах — других галереях, других агентах, аукционах, художниках. В своем роде его преданность профессии не слишком отличалась от поведения Марка. Различие состояло в том, что он учитывал ее существование, а также в том, что она сама страстно увлекалась тем, что он делал. — В любом случае, моя дорогая, какое будет твое желание на эти выходные?

— Я сказала тебе. Кармел. — Открыв глаза, она одарила его нежной, счастливой улыбкой.

— Тогда пусть будет Кармел.

— И я вспомнила… — Нахмурившись, она откинула назад голову. — Я хотела бы забрать некоторые вещи из дома.