Конец Хитрова рынка

— Что он тебе предложил? — спросил он, как только я переступил порог.

Я вкратце пересказал содержание разговора. Виктор поморщился. Чувствовалось, что он недоволен.

— Поспешил, Александр Максимович, поспешил, — сказал он. — Ни к чему это.

— Считаешь, что мы с Фрейманом не сработаемся?

— Наоборот, боюсь, что сработаетесь, — загадочно ответил Виктор. — Тебе бы в секретную часть замом или субинспектором района, но не к Илюше. Говорил Медведеву, но он всегда по-своему поступает.

— А что ты против Фрейма на имеешь?

— Ничего. И работник хороший, и товарищ что надо. Но…

— Что «но»?

— Ветерок у него в голове. Ну, одна голова с ветерком куда ни шло, а вот когда две подберутся… Сквозняк, Саша, получится!

— Вон как! А я не знал, что ты такого мнения о моей голове.

— Ну-ну, не петушись, — подмигнул Виктор. — Я же не сказал, что ветер, а так, ветерок. И до чего ты все-таки обидчивый! Интеллигент, одним словом. Садись, потолкуем. Работка вам предстоит тяжелая, а без секретной части и шага не ступите, так что дружбу давай не портить и на правду не обижаться. А что сделано, то сделано, чего уж там говорить!

III

Здание, занимаемое Московским уголовным розыском, не было приспособлено для торжеств. И недавно оборудованный актовый зал, несмотря на свое громкое название, был явно маловат. Сюда можно было втиснуть человек сто пятьдесят — двести, но никак не пятьсот. И, протискиваясь среди плотно сидящих в проходе людей, Сеня Булаев ругал завхоза, совдеп и свою судьбу.

— Кажется, в первом ряду есть места, — сказал я, заглядывая через головы сидящих.

— Какой дурак на глаза лезет! — удивился Сеня. — Опытный вояка всегда путь к отступлению обеспечивает. А с первого ряда легко не смотаешься…

Сеня остановился и хлопнул по плечу сидящего с краю бритого толстяка в коверкотовой гимнастерке со значком «Добролета» на груди.

— Чего тебе? — недовольно обернулся тот.

— Еще спрашивает! — сказал Сеня. — По всему управлению его разыскивают, а он и в ус не дует! Жена телефон оборвала. Раз десять уже звонила: подайте моего Филиппенку, и кончено.

Толстяк неохотно поднялся.

— Пойду позвоню. Беда с этими бабами, ни минуты покоя!

— Тебе, Филиппенко, в ликбез сходить надо, — посоветовал Сеня, усаживаясь на освободившийся стул. — Какие теперь бабы? Теперь баб нет. Ликвидированы. Теперь только вполне равноправные товарищи жены остались. Уяснил?

Толстяк хотел было огрызнуться, но только махнул рукой.

— Соврал небось насчет жены? — спросил я.

— А тебя что, совесть заедает? Ему, если хочешь знать, это вроде моциона. Мне один доктор говорил: жирным первое лекарство — пробежка. Каждая верста — год жизни. Сто верст — сто лет. Пусть побегает…

Медведев объявил вечер, посвященный годовщине рабоче-крестьянской милиции, открытым и поздравил всех сотрудников с праздником. «Москва, — сказал он, — всегда была красной пролетарской кузницей кадров. Рад сообщить вам, что подготовленные в Московском уголовно-розыскном подотделе работники проявили себя с самой положительной стороны в тех городах, куда их направили. Рад вам сообщить и другое. Как раз в эти дни занял свое почетное место среди аэропланов Красной Армии самолет «Красный милиционер». Пожелаем летчикам, которые на нем летают, зорко нести в небе милицейскую службу. Пусть этот аэроплан будет грозой для всех империалистических бандитов, если они посягнут на колыбель мировой революции!»

Зал всплеснулся аплодисментами. На авансцену, перед скрещенными знаменами, вышел красивый парень в милицейской форме. Переждав аплодисменты, он картинно поднял руку и прочел:

На ниве великой борьбы зародилась
Под звуки ликующих струн Октября,
Милиция красная,
Сила бесстрашная,
Ты Армии Красной сестра.
Свой путь расчищая руками с мозолями,
Под солнцем пылающей жизни весны
В рабоче-крестьянской
Семье пролетарской
Несешь боевые посты…

Конец этого стихотворения я забыл. Помню только, что поэт называл милицию оком пролетарской власти, а уголовный розыск сравнивал со сторожевой цепью.

Сеня Булаев, который не любил излишней торжественности, наклонившись к моему уху, на всякий случай сказал:

— Сережка Петров, делопроизводитель… В угрозыске без году неделя…

Стихи понравились. Сережке Петрову долго и громко хлопали. Наш сосед, парень с восторженными глазами, говорил, растирая покрасневшие ладони:

— Это тебе не Пушкин или там Лермонтов — настоящие стихи.

Медведев предоставил слово для доклада заместителю начальника Центророзыска Пискунову.