Конец Хитрова рынка

Веры дома, конечно, нет. Она любит своего брата, но не могла, разумеется, «пожертвовать общественным ради личного». Дверь открыл (предварительно выяснив Кто, откуда и зачем) наш сосед доктор Тушнов, еще более располневший, с обрюзгшим лицом, густо разрисованным склеротическими жилками. Мой приезд его, видимо, не обрадовал. Он так и не забыл той дурацкой истории, когда я, приняв бандитов за сотрудников МЧК, помогал им производить у Тушновых «обыск» и «изымать драгоценности».

— Прибыли в родные Палестины? — кисло сказал он и подозрительно посмотрел на Фрейма на, одетого в куцую солдатскую шинель. — Этот гражданин тоже с вами жить здесь будет?

Узнав, что Фрейман претендовать на жилплощадь не собирается, он немного успокоился и почти доброжелательно сообщил:

— Вера Семеновна на кухне обед оставила. Но учтите: только на одну персону…

Фрейман вскоре ушел, оставив меня наедине с Виктором и «обедом на одну персону».

— У тебя мало что изменилось, — сказал Виктор, с любопытством оглядывая комнату. — А я был здесь последний раз в конце девятнадцатого… Та же кровать, та же кушетка, та же пыль…

— Что же ты хочешь? И тогда женской руки не было, и теперь нет.

— Вера не в счет? — улыбнулся Виктор. — Бабьего в ней мало, это верно. Мужик в юбке. Но тут не поймешь, что хуже, что лучше. Я к себе домой на цыпочках вхожу, чтобы грязь не нанести. Тоже не сахар. Жена попалась чистюля из чистюль: половички кругом, на полу соринки не найдешь, кострюли так надраит — что тебе зеркало…

— Давно женат?

— Два года. Сразу после демобилизации расписался. Уже сыну год. Как видишь, зря время не терял…

— В общем, все сбылось?

— Не-ет, Саша, — пальцем покрутил Виктор перед моим носом. — Ты меня на слове не лови. У меня к жизни счет большой. Я еще многое от нее получить хочу.

— Все жадничаешь? — поддразнил я.

— Жадничаю, — подтвердил Виктор. — Здорово жадничаю. На рабфак хочу. Инженером хочу стать. Хочу такое открытие в науке сделать, чтобы мое имя после мировой революции во всех, какие ни есть, странах знали. Вот чего хочу. И это еще не все. Хочу и внуков своих увидеть, и правнуков, посмотреть, в каких они городах жить будут, послушать разговоры их, поглядеть на дела их…

— Сто лет жизни хватит?

— Давай сто, если больше жалко, — хохотнул Виктор и спросил: — Пишешь в газеты?

— Времени нет.

— Как это нет? Ты, Саша, в будущее смотри. Работник уголовного розыска не профессия, а нэп — дело временное. Мне Савельев как-то про червяков таких рассказывал — планарий. Если этой пакости есть не давать, она сама себя жрать начинает. Так сейчас и нэпманы. Я на этом деле сижу, знаю. А кончится нэп — преступному миру крышка. Куда ты тогда без специальности подашься? А ведь у тебя способности к литературе… Хочешь, с одним парнем-газетчиком сведу? Есть у нас тут такой Валентин Индустриальный. Он тебя быстро натаскает.

Виктор посмотрел на стенные часы и заторопился:

— Ну, это разговор долгий. Отложим до следующего раза, а то мне пора, опаздываю.

Мне хотелось дождаться Веры. Но она позвонила, что «зашивается с работой» и будет дома только вечером.

Сколько я ее помнил, она всегда «зашивается». Это у нее было такой же укоренившейся привычкой, как и тяга к нравоучениям.

Сидеть одному в квартире не хотелось. Я извлек из саквояжа свое более чем скромное имущество, побрился и отправился в розыск.

Виктор говорил, что Медведев будет сегодня целый день на совещании в административном отделе. Но, видимо, совещание отменили. Во всяком случае, секретарша Медведева сказала, что Александр Максимович у себя, но вряд ли сможет меня принять. Слово «принять» прозвучало внушительно. И где только эта курносая пигалица его подцепила!

Изменились времена. Раньше у Медведева не было секретарши, и никому не приходило в голову, что она когда-нибудь понадобится. И приемной тоже не было. В восемнадцатом году здесь обычно ночевали ребята из боевой дружины, и в том углу, где теперь стоит стол, навалом лежали шинели, матросские бушлаты и стеганки.

Пигалица села за старенький «Ундервуд». Печатала она вроде меня: медленно, тщательно прицеливаясь пальцами в клавиши машинки. В общем, не печатание, а стрельба по движущейся мишени.

— Может быть, все-таки скажете обо мне Александру Максимовичу?

Пигалица не успела ответить. Дверь из коридора с треском распахнулась, и в комнату влетел Сеня Булаев. Увидев меня, он опешил, но тут же заорал:

— Сашка, ты откуда? Из Питера? Молодчага, нечего там киснуть! Ну, дай тебя пощупать! — Он схватил меня за плечи, завертел, как куклу.— Какой парень, Шурочка, а? Хоть в гвардию правофланговым! Смотри не влюбись!

Когда Булаеву надоело меня вертеть, он толкнул меня в кресло, а сам сел верхом на стул.

— Ну, гроза петроградских налетчиков, какую тобой дырку Максимыч затыкать собирается? В секретной части служить будешь, у Сухорукова? — Я пожал плечами. — Все ясно, — догадался Сеня. — Шурочка не пускает? Сейчас устроим…

Пигалица, с любопытством прислушивавшаяся к разговору, робко сказала:

— Да не примет он его…

Но на Сеню это не произвело никакого впечатления.