Конец Хитрова рынка

Появившиеся здесь за время моей командировки материалы сообщали о лыжном переходе Москва — Ленинград, в котором участвовали бойцы, командиры и политработники ОРУДа, об обязательстве отделения выполнить на сто процентов план участия бригадмильцев в центральном и районном оцеплениях, о приближающемся празднике Первое мая и о подготовке помещений для летних лагерей милицейских подразделений. В статье секретаря комсомольского бюро «Как выполняются решения IX съезда ВЛКСМ» подводились итоги первого тура военно-технического экзамена — сдачи комплекса норм на «военно-грамотного человека» (знание автомотора, уход за конем, санитарная оборона и стрельба из винтовки).

Под рубрикой «Наши ударники» мое внимание привлекла маленькая заметка, посвященная Эрлиху, который, «проявив волю и настойчивость, несмотря на все препоны, выявил затаившегося в подполье врага…» Фамилии автора под заметкой не было, стояла лишь одна буква Ф.

Выявленным врагом, разумеется, был Явич-Юрченко, что же касается «препон», то они только упоминались. Но недоговоренности недоговоренностями, а смысл достаточно ясен: несмотря на противодействие начальника, Эрлих все-таки добрался до истины. Ура, Август Иванович!

Да, с заметкой поспешили. Явно поспешили. И автор и редколлегия. Можно было дождаться моего приезда. Хотя… Раз Белецкий отстранен от расследования, то сие ни к чему. Тоже верно. И все же жаль, что заметку поместили и поставили Эрлиха в дурацкое положение. Прав все-таки не он, а Белецкий. Белецкий и… Русинов. Да, Всеволод Феоктистович, хотя он и умолчал о своей гипотезе…

Мысль о только что состоявшемся объяснении с Русиновым была неприятна.

Еще на Соловках, сопоставляя различные факты, я пришел к заключению, что Русинов с самого начала обо всем догадывался и только трусость помешала ему довести дело до конца. Но в моем убеждении, где-то в дальнем уголке притаилось спасительное «а вдруг»… Мне чертовски хотелось, чтобы это «а вдруг» оказалось спасительной правдой, чтобы Русинов с возмущением отверг все и вся, чтобы он остался для меня прежним Русиновым, человеком, в честности и порядочности которого я никогда не сомневался. Но «а вдруг» не произошло. Я, к сожалению, не ошибся. А ведь порой ошибка — что-то вроде спасительного якоря. Так приятно иногда ошибаться!

И вновь перед моим мысленным взором Русинов. На его очки падают косые лучи света. Стекла нестерпимо блестят, скрывая глаза. И мне кажется, что у Русинова вообще нет глаз.

«Я вас не понимаю, Александр Семенович…»

«Вы же знали, что в действительности произошло на даче Шамрая».

«Нет…»

«Знали!»

«Я только подозревал. Я ничего точно не знал. Была лишь гипотеза…»

«Почему же вы ее не проверили?»

Молчание. На подбородке Русинова капельки пота.

«Я не в состоянии был проверить эту версию… Я не мог ее обосновать, она представлялась слишком надуманной… Ну и ситуация, естественно…»

«Ситуация?… Что вы подразумеваете под словом «ситуация»?

«Ну как что? — недоумевает Русинов. — Обстановку в стране, накал страстей, всеобщую настороженность…»

«И вы считали это достаточным основанием для того, чтобы отдать под суд невиновного и выгородить мерзавца?»

«Я только прекратил дело производством… От этого никто не пострадал…»

«Правду, закон, справедливость и прочие «абстрактные понятия» вы, конечно, в расчет не принимаете?»

«Вы забываете, Александр Семенович, что Явича привлек к ответственности все-таки Эрлих, а не я…»

«Заслуга?»

«Нет, конечно, но…»

«Эрлих заблуждался, Всеволод Феоктистович. Он верил в виновность Явича и не кривил душой, не лгал. А вы лгали…»

«Я не лгал…»

«Лгать не обязательно словами. Лгать можно и молчанием».

Пауза.

«С одной стороны, Александр Семенович, вы, конечно, правы, но, с другой стороны…»

«Совесть имеет лишь одну сторону — лицевую», — обрываю я.

А потом… Что было потом? Ну да, этот дурацкий вопрос:

«Что же будет дальше, Александр Семенович?»

Я ему посоветовал сделать две вещи: положить на стол свой партбилет и написать заявление об увольнении из уголовного розыска.

Русинов, конечно, не сделает ни того, ни другого. У него слишком гибкий ум. С помощью такого ума легко оправдать очередную сделку с совестью. Из партии его тоже не исключат: формально он не совершил никакого проступка. Что его порочит? Мои предположения, которые он вчера косвенно признал правильными при разговоре с глазу на глаз? Но ведь у меня нет никаких доказательств, а он при случае от всего откажется. И этому он тоже найдет оправдание: «обстановка», «ложь в интересах семьи»… Да мало ли что еще! «Ситуация», словом.

Человек со своим характером, моралью, мировоззрением, волей — ничто. От него ничего не зависит и не может зависеть. Все определяет обстановка, она же — ситуация. Все без исключения в ее власти. Она, дескать, делает и героев и подлецов. В одной ситуации подлецы становятся героями, в другой — герои подлецами… Просто и удобно.

Но разве все удобное справедливо?