Конец игры

Капитан подошел к нему, наклонился над телом Гелены. С минуту они о чем-то невнятно перешептывались, но чувствовалось — что-то их неожиданно взволновало.

— Ничего, — объявил врач спустя какое-то время. — Под ногтями чисто. Точно пан режиссер явился сюда прямо из косметического салона. Тщательный маникюр.

— Привычка, — улыбнулся Славик. — Как правило каждое утро чищу ногти. Надеюсь, это не противозаконно.

Капитан закурил сигарету.

— Вы говорите, что всю ночь были у матери…

— Да!

— Но подтвердить это может только она, не так ли?

— Но я же сказал, что водитель, ассистентка и писатель Плахи…

— Да, конечно, — кивнул капитан, — они видели, как вы вышли на Шафариковой площади. Ночью, около часу… Ну, хорошо, оставим это!

— Постойте, — воскликнул Славик. Черт, как он мог забыть; вспомнил сегодняшнее утро, как он тащил вверх по лестнице воду из цистерны. — У матери меня видели и другие люди.

Капитан насторожился.

— И вы вспомнили об этом только сейчас?

Славик пожал плечами:

— Не думал, что мне понадобится… так сказать… алиби. — От этого надо было воздержаться, подумал он, нервно теребя пальцами влажные волосы. Похоже было, что ирония, с которой он употребил капитаново словечко «так сказать», излишне накалила атмосферу.

— У вас, кажется, начинают выпадать волосы, — этим замечанием, никак не связанным с темой разговора, капитан, очевидно, хотел как-то разрядить напряжение, но его слова, напротив, уязвили самолюбие Славика. Он непроизвольно прошелся ладонью по темени — там волосы уже действительно поредели — и злобно отрезал:

— Вероятно, наследственность. И отец полысел до времени.

— Забот много, не так ли? — обронил капитан, а затем, словно вовсе и не заметил этого нарочито язвительного «так сказать», сухо спросил: — Кто вас видел?

— Несколько человек из дома.

— Из дома, где живет ваша мать, — уточнил капитан. — Когда они вас видели?

— Утром, около половины шестого. Мы носили воду из цистерны. В доме лопнул водопровод. Это легко проверить, не правда ли?

— Не сомневайтесь, — отрубил капитан, прохаживаясь в раздумье по комнате. — В чем вы были одеты вчера ночью?

— Не понимаю. — Вопрос капитана озадачил его; в первое мгновение он не смог взять в толк — что у этого человека на уме, почему он спрашивает именно об этом? — Вас интересует, в чем я спал? В пижаме или в одних трусах?

Подчеркнутым сарказмом он попытался отвлечь внимание от своей растерянности, хотя мысленно опять попенял себе — зачем я его подкалываю, тем самым только подливаю масла в огонь.

— Я спрашиваю, в чем вы были одеты вчера ночью. Когда из студии отправились к матери?!

— В том же, в чем и сейчас. Те же брюки и рубашка.

— Значит, вы не переодевались.

— Нет. Я не держу у матери гардероба…

— А не могли бы вы это сделать сейчас?

— Переодеться? Зачем? Ага, понимаю. Вы мне совершенно не верите. Как вам угодно…

Раздражение капитана явно росло, но, несмотря на это, он говорил со Славиком тоном терпеливого учителя, который объясняет бестолковому ученику такие прописные истины, какие, казалось бы, понятны и дебилу.

— У меня создалось впечатление, товарищ режиссер, будто вы думаете, что мы… так сказать… пристрастны к вам. Но вы должны понять нас, мы действительно выполняем лишь свои обязанности. Проверяем все доступные факты. Почему вы нам не доверяете?

— Ошибаетесь. Прежде всего, в моих интересах, чтобы вы установили все факты. Возможно, я излишне погорячился, но вы тоже должны понять меня. — И внезапно, без каких бы то ни было предварительных размышлений, у него вырвалось: — Кто-то же убил мою жену, от которой я ждал ребенка.

Голос у Славика сломался от непритворного горя и отчаянья. Он уронил лицо в ладони и судорожно, громко разрыдался. Нет, в эту минуту он ничего не изображал. Когда позже он вспоминал об этом, ему казалось, что в ту минуту, как ни странно, он действительно верил: кто-то ведь убил мою жену, от которой я ждал ребенка!

В глубокой давящей тишине постепенно замолкали его прерывистые всхлипы. Если до сих пор он держал себя независимо, даже вызывающе, стремясь не дать загнать себя в угол, не уйти в глухую защиту, то сейчас здесь сидел совершенно другой человек — сломленный, несчастный, раздавленный. Может, это было вполне закономерно после сильного нервного напряжения, может, перестал действовать транквилизатор, который дал ему врач; когда он поднял голову, криминалисты в растерянности отвели от него взгляд. На их лицах обозначилось — что же это было? — сострадание, сомнение, понимание, недоверие, любопытство?..

— Так вы ждали от нее ребенка? — произнес тихим задумчивым голосом капитан Штевурка.

— Чудовищно, — проворчал доктор взволнованно, возмущенно.

— Понимаю, что вы сейчас испытываете… — продолжал капитан, немного помедлив, — это обстоятельство заставляет взглянуть на дело… так сказать… в ином свете, но… — посмотрел он пристально на Славика: — Вы это точно знаете?

— Что? — спросил Славик с тупым недоумением.

— Вы точно знаете, что ваша жена ждала ребенка? — повторил капитан медленно и внятно свой вопрос.

Славик провел ладонью по лбу, по глазам и тихо, устало произнес: