Читаем Конец фильма полностью

Конец фильма

— Я сука, — кивнула Ксения. — И дура. Мужа надо выбирать из своей среды. И из четверга и из пятницы… У актеров хоть полет какой-то есть, а эти биз-нес-мены — не жизнь, а резьба по дубу. Господи, Денис, как он напивался! Какие он мне сцены закатывал! Современный человек! «Не смей целоваться на сцене!» Ага! Представляешь? Отелло и рядом не стоял. Господи, как я его ненавидела…

— Ты по нему скучаешь, — сказал вдруг Грязнов.

— Я?! По нему?! — слишком темпераментно возмутилась Ксения. — Да он!..

Зазвонил телефон.

— Слухаю… А, Михаил Тигранович, извините… — Она посмотрела на часы. — А раньше не могли? Мне же собраться надо… Хорошо.

Она положила трубку.

— Свидание закончено. Там так говорят?

— Ну примерно.

— Вакасян зовет. Чего-то он там обсуждать собрался…

Ксения стала раздеваться. Открыла шкаф.

— Мне стыдно, я отвернусь, — расхохоталась она.

— Ничего-ничего, пожалуйста…

— Слушай, а поехали вместе. Подвезешь меня?

Грязнов пожал плечами:

— Мне бы вообще-то в агентство заскочить.

— Если только заскочить, то давай, я не опаздываю.

— Сидите, ребята, не надо… — сказал Грязнов.

Но сотрудники все, как один, вскочили, приветливо улыбаясь.

Ксения сделала им ручкой.

— Здравствуйте, шеф! — чуть ли не раскланялся сияющий Самохин, щелкнув каблуками. — За время вашего отсутствия особых происшествий не случилось.

— Дядька звонил?

— Так точно. Они рвут и мечут. Не познакомите с дамой?

— Это Ксения.

Самохин любезно поцеловал ручку Ксении.

— Старший просил сразу к нему, — сказал он, искоса глядя на Дениса.

— А по какому поводу? — спросил Грязнов.

— Сами узнаете… Чай, кофе? Может, покрепче? — Он снова залюбезничал с Ксенией.

— Не, покрепче не надо, а то я сблюю.

Самохин заржал счастливым жеребцом и, приблизившись, зашептал на самое ухо Денису:

— Жуткий шум. Причина неясна.

— Ну и ладно, сегодня я еще в командировке. Позвоню ему попозже. А ты меня не видел.

Но не выдержал сам. И потому, зайдя в свой кабинет, пока Ксению в холле угощали чаем, набрал дядькин номер на Петровке, 38.

— Здоров, Дениска, — дружелюбно сказал Вячеслав Иванович. — Как ты летал-ездил? Ивана видел?

— А я ему цокал всю ночь, — рассмеялся Денис, — толкал его, на бок переворачивал. А он перевернется на другой бок и — по новой храпит. Еще сильней!

— Он мужик хороший! — смеялся и Грязнов-старший. — У меня когда-то начинал. Говоришь, храпит?

— Дизель, лесопилка, «Боинг-747» на взлете.

— Он и раньше храпел, но чтоб так… Как, говоришь? Дизель?

— Дизель, — уже устало подтвердил Денис. — Что-то случилось?

— Где? — словно испугался Грязнов-старший. — Нет. Ничего не случилось.

— А чего звонил?

— Звонил, говоришь, чего? Да все думаю. Надо закрывать твое дело. И даже ничего не говори, потому что это не обсуждается. Я и раньше считал, а теперь уверен — кончать надо.

— Нет, дядь Слав, закрывать я ничего не буду, — тихо сказал Денис.

— А я не про контору. Я про дело это твое. Хотя, думаю, и с конторой тоже покумекать надо.

— Ты серьезно?

— Все, Денис! — заорал Вячеслав Иванович. — Все, приказы обсуждаются только в сторону их лучшего исполнения! Свободен!

Горели только дежурные лампочки, отбрасывая на пол желтые круги света. В одном из таких кругов сидела съемочная группа.

Грязнов пристроился поодаль, в уголке. Он не слышал, что говорил Вакасян, что добавлял Варшавский, что возражал Максимов. Он видел только, как актеры и группа что-то мрачно обсуждают. Грязнов сочинял хокку. Или танка.

Точильщик по улицам ходит.

Поди, угадай, когда это было.

Убийца не найден, все мрак и туман.

Подошел Морозов:

— Ну вот и все, держи, Денис, бывай. Ты еще тут побудешь?

— Ага, — кивнул Грязнов.

Морозов пожал Денису руку и вышел. Съемочная группа тоже разбредалась. Грязнов встал, подошел к Вакасяну:

— Михаил Тигранович, я все хотел спросить: вы правда считаете, что никто не мог убить Кирилла?

Вакасян внимательно посмотрел на Грязнова:

— Правда.

— Нет, вы честно скажите: все думают, что он застрелился?

Вакасян оглянулся на расходящихся коллег.

— Честно? Не знаю, как все, а я — да, Денис. Я думаю, все-таки случайность. Знаете, это Россия. Тут хитроумные планы даже и не придумывают. Тут их воплотить невозможно. Какой-нибудь раздолбай недокрутит гайку — и все.

— А вы говорили…

— Мало ли что я говорил! — улыбнулся Вакасян. — Главное, что я думал! А мы тут трезвые люди. Мы в чудеса не верим. Мы сами их делаем. Знаете, жизнь не терпит крайностей. Она любит серый цвет. Никаких монстров и никаких ангелов. Все в пастельных тонах. А вы, кажется, ищете дьявола. Его нет, Денис, — одна серость.

У Грязнова задрожали губы.

— Хочешь выпить? — вдруг перешел на «ты» режиссер.

— Хочу. А где?

— Пойдем, мы тут как раз собираемся.

Вакасян взял Грязнова под руку и повел из павильона.

— По какому поводу? — спросил Грязнов.

— А все! Кончилось кино. Больше снимать нечего.

Грязнов остановился:

— Как — кончилось?

— А так, все отсняли. Конец фильма.

— И что теперь?

— Теперь начинается жизнь…