Конец черного темника

Между тем из Москвы были отправлены первые «крепкие люди» во главе с Родионом Ржевским: Андрей Волосатый, Василий Тупик, Климент Поленин, Иван Свяслов, Григорий Судок, а позже — отборная конница смелого и искусного московского боярина Семёна Мелика, которая должна была не только «языков» добывать, но и собирать сведения о положении, силах и намерениях неприятеля... С Меликом находились и славные своим удальством разведчики: Кренин, Тынин, Горский, Чириков.

Вскоре получили от Родиона Ржевского сведения, что Мамай дошёл до устья Воронежа и кочует там, ожидая созревания и уборки русских хлебов, чтобы ими воспользоваться для прокормления своих туменов и ордынского люда.

18. СБОРЫ И ОЖИДАНИЯ

А гонцы по сбору русской рати почти все прибыли обратно в Москву, за исключением тех, кто поскакал в дальние города. И следом за гонцами шли конные полки со своими хоругвями, стягами и большими знамёнами до шести метров длины. Их несли сильные знаменосцы, как правило, богатыри.

Первыми привели в Кремль воинов князья белозерские, и видно стало, что хорошо подготовлено к бою их войско. Пришли со своими силами князья: Семеон Фёдорович, Семён Михайлович, Андрей Кемский, Глеб Каргопольский, князья ярославские: Роман Прозоровский, Лев Курбский, князь Дмитрий Ростовский, и с ними князья многие, и бояре, и дети боярские. Уже будто гром гремит во славном городе Москве. Стучит сильная рать великого московского князя Дмитрия Ивановича, брата его двоюродного Владимира Андреевича Серпуховского.

Простые смерды, вооружённые топорами, самодельными пиками, лишь единицы в кольчугах и сапогах, смазанных жиром, а многие в лаптях и бахилах[85] шли по равнинным полям к Москве, а за ними тянулись подводы с хлебом и бочками с квасом и водой — едой и питьём на дальную дорогу. На одной из них сидел Григорий Холопищев, беспечно покачивая ногами в такт поскрипывающим колёсам, и зорко всматривался в приближающиеся золотые маковки церквей. Рядом с ним постукивали о сложенные щиты и мечи железные шлемы. Холопищев снял кольчугу и сидел в одной полотняной рубахе. Чуть поодаль за подводами, в которые были впряжены быки, скорым шагом шла группа молодых людей, которые шутили, смеялись, подначивали друг друга. И одеты они были в справную одежду, побогаче. Холопищев с затаённой радостью посматривал и на них — это были парни из одного с ним села, более зажиточного, чем другие. На сходе, как только пришла к старосте грамота от великого князя московского, решили над молодыми старшим в походе назначить Григория. А отец его начальствовал сейчас над мужиками постарше, у которых ещё бродила в руках сила и ноги крепко ходили по земле.

Эти вели себя спокойно и с неодобрением посматривали на молодёжь. Они видели, проходя хлебным полем, как колосья теряли в пыль крупные зёрна, и их сердца обливались кровью: сейчас бы урожай убирать, а они идут на войну... Сами-то ладно — останутся живы или нет, дело понятное, главное, как без них будут кормиться жёны и дети?..

   — Ах, ирод, зверь, как подгадал, в аккурат к урожаю... Молотить бы этот хлебушек теперь, а мы не на гумно идём, а на него, супостата, змея ордынского, — говоривший это мужик с окладистой бородой кивнул головой на цепы[86], что лежали в подводах. — Пока с ратными делами управимся, хозяйственными и некогда будет заниматься. Там и белые мухи полетят. Вот бабы с детьми без хлеба насидятся...

   — Полетят, полетят, — передразнил бородатого высокий худой смерд с заячьей верхней губой, кадыкастый, с впалыми щеками. — Ты ещё с этим ратным делом управься... Вона, говорят, какая силища прёт. Когда мы с тобой с проломленной башкой лежать будем, нам эти белые мухи нипочём станут. Так же, как и бабы с ребятишками. Сытые они аль голодные...

   — Жердина ты окаянная, чувал с просом! Какие речи балаболишь?! — строго прикрикнул на него бородатый. — Я тебе счас по сопатке смажу!

И уже было сцепились два мужика, но тут кто-то крикнул:

   — Верховые из Кремля! С каким-то стягом... Ишь, как скачут!

Резко осадив коней, верховые обдали комьями земли передних пешцев, закрутились возле подвод. Судя по стягу, прискакавшие — вестники самого московского князя.

   — Кто старшие? — спросил грозный по виду гонец.

Ему указали на Холопищевых:

   — Вот они: отец и сын.

   — Не велено вам в Кремль заезжать. А держать на Чертолье и уртоном стать.

   — Как не велено? — спросил Григорий и пристукнул кулаком по железному шлему.

   — Так и не велено. Приказ князя Боброка. Сейчас в Кремле людей видимо-невидимо. Вы мешаться только будете.

   — Вона как! — протянул тот, кого назвали Жердиной. — Мешаться, значит... Вона.

   — Ну, ну, поговори у меня. Плетей захотел?! — прикрикнул на мужика один из верховых.

Покрутившись малость среди подвод для порядку и солидности, гонцы пустили коней вскачь. А бородатый, обернувшись, сказал:

   — Ну почему, Жердина, у тебя такой характер скверный?.. Всё норовишь кольнуть, как овод, в лошадиный зад...

   — Я, можа, за князей этих жизню свою иду положить на поле брани, а они, вишь, до себя не пускают... Рылом, значит, не вышли.