Конец

— Опять не повезло, — говорит Ибаньес. — Все опустело… И ведь что характерно: это следствие исхода из деревень, начавшегося несколько десятков лет назад. К тому же на эти места, к несчастью, еще не пала манна небесная — сельский туризм, а ведь, согласись, отличные пейзажи, ущелье…

— Кстати, помнишь тот бар у дороги? С навесом…

— Да, и правда! Не исключено, что он до сих пор работает. — Ибаньес сразу воодушевляется. — Вчера я как-то не обратил внимания… Дело в том, что… обычно, если появляется такое желание, едешь в Сомонтано, это гораздо ближе — километров пять, не больше.

— А разве этот бар так далеко отсюда?

— Да, милый мой, далековато. К тому же вряд ли в воскресенье работает хоть одно придорожное заведение. Здесь все совсем не так, как в туристических районах.

— Не важно, не будем опережать события. Сперва нужно добраться до поселка.

— Если только все раньше как-нибудь не разрешится.

— Неужели ты надеешься, что девушки…

— Или что снова появится свет.

— Не знаю… есть у меня предчувствие…

— Любые предчувствия — это чистый предрассудок, — перебивает его Ибаньес. — Я больше верю в случай, в «решительный и надежный случай»…

— Тоже не сказать, чтобы очень уж научный подход…

— Нет, конечно не научный, зато разумный. Ведь именно случай правит большинством…

— Доброе утро! У кого есть зажигалка?

Хинес и Ибаньес прерывают разговор и поворачивают головы в сторону приюта. К ним обращается Уго; он только что вышел и направляется в их сторону, глаз его не видно за темными очками. Теперь он выглядит куда лучше, чем в момент пробуждения. Он побрился и оделся в одежду более светлых, чем вчера вечером, тонов. В левой руке у него белеет сигарета, все еще не зажженная.

— Доброе утро, — отвечает Хинес.

— Надо же! — удивляется Ибаньес. — А я думал, ты уже сидишь где-нибудь в сторонке и трешь две деревяшки, чтобы добыть огонька.

— Обычно мне, чтобы проснуться, нужны либо горячий кофе, либо сигарета… зажженная, разумеется. Ну ладно, где зажигалка-то?

Хинес опускает руку в карман и протягивает ему зажигалку. Уго, сделав еще несколько шагов, берет ее.

— Чего ты на меня так уставился? — спрашивает Уго, закуривая и глядя на Хинеса сквозь темные очки. — А ты сам уже курил?

— Нет, сегодня нет.

— Значит, ты не курильщик.

— Я курю от скуки. А сегодня нам скучать явно не придется. И должен признаться, меня скорее гложет тревога.

Уго с наслаждением выпускает первый дым и быстрым движением, словно по рассеянности, прячет зажигалку в карман своих брюк.

— Чего ты так смотришь? — спрашивает Уго, заметив странное выражение, с которым следит за ним Хинес. — Неужели и на площади тоже нельзя курить?

— Зажигалка отныне будет храниться у тебя? — спрашивает Хинес.

— А, ты про это? На, возьми, возьми, оставь ее себе. — Уго достает зажигалку и отдает Хинесу. — Оказывается, здесь уже успели выбрать командира, а я еще не в курсе.

— Вопрос вовсе не в том, у кого она будет, — говорит Хинес. — Держи ее у себя. Я только хотел сказать… ты должен понимать, если заберешь ее…

— Что на сей момент это единственный источник энергии, которым мы располагаем, — изрекает Ибаньес, — кроме, конечно, солнечной.

— Да пошли вы оба! Меня обложили! Куда ни плюнь — везде какие-то правила, даже друзья заставляют соблюдать правила. Так и с куревом: раньше ты курил себе спокойненько, мужчины курили, отец курил — и все нормально, как будто так и надо. А сейчас… сейчас тебя, как только ты достаешь сигарету, заставляют почувствовать себя преступником, стараются убедить в том, что ты себя убиваешь. Уже от одного от этого люди заболевают, потому что курят без всякого удовольствия, а это, несомненно, приносит вред. Раньше куда реже умирали от рака легких и тому подобного…

— Уго во многом прав, — соглашается Ибаньес. — Люди нашей западной цивилизации вот уже пятьсот лет дымят как паровозы — и ничего ужасного не случилось, нации не выродились и народу меньше не стало. Демографический контроль до сих пор опирался на слишком уж радикальные выводы.

— Ага, послушай-ка! Наш интеллектуал меня защищает.

— А на тебя никто и не думал нападать, — медленно произносит Хинес. — Тут ведь дело лишь в воспитанности: если большинству людей это мешает, лучше воздержаться.

— Да, только вот почему это им мешает? — горячится Уго. — Это на самом деле неприятно или им внушили подобную чепуху политики, которые только о том и талдычат?

— Народ не обращает большого внимания на политиков, — бросает Хинес.

— Ну, значит, это просто стало модным… и все вокруг разом почувствовали отвращение к…

— Потому что общество развивается, и в данном случае оно движется к нормам, вполне достойным уважения. По правде сказать… у тебя крайне консервативный образ мыслей.

— Скажи, а вот ты за или против мечетей? — обращается Ибаньес к Уго.

— Я… Кстати… наш Рафа выкинул еще тот номер!

— Да, мы все… не можем прийти в себя, — говорит Хинес. — А ты… что ты про это думаешь?

— Про уход Рафы?

— Ну разумеется, про что же еще? — теряет терпение Ибаньес.