Кондратенко

Нет, мы его оплакивать не станем —
Оплачут его там, где время есть для слез.
Он с нами вместе здесь осады бремя нес,
Он был всегда, везде, повсюду между нами.
То как простой солдат шел с цепью впереди,
То ночи напролет сидел за чертежами…
Никто не знал, когда он спит… С делами
Он жил, скорей горел… и на каком огне!
И сердце детское он сохранил в груди,
Смеялся он, как дети, простодушно…
Пускай кругом его бушует целый ад,
Его спокоен лик, его спокоен взгляд.
Умел глядеть в лицо он смерти равнодушно.
Где он — кругом его спокойствие царит —
Таким он был всегда — таким и в гробе спит.
И места нет слезам у тела его, нет!
Он сам сиял звездой; спокойный ровный свет
Ее погаснет ли в мгновенье ока?
Пускай звезда исчезла уж давно,
Но луч ее по-прежнему блестит.
Пройдут века, а ряду поколений
Все кажется, звезда еще горит…
И сколько слез, святых и чистых вдохновений
Она собой, погаснувши, внушит!..
И правнук правнукам расскажет про него,
Расскажет, как в годину испытаний
Родной страны здесь бился он, герой,
Как начертал искусною рукой
Преграды для врага на Угловой,
На Длинной и на той горе,
Что поднялась, как жертвенник, высоко!
Расскажет, как мечтал враг залететь далеко.
И как же падал он глубоко.
И форт второй, где зимние квартиры
Себе устроил враг во рву и там сидел,
Крича, что фортом он уж овладел.
А сам не смог взглянуть на русские мундиры!
Расскажет, как сюда, на форт второй,
Бесстрашный приезжал герой,
Как вид его внушал и мужество и силу,
И как нашел он там безвременно могилу,
С Нахимовым, с Корниловым сравним…

Еще позже, по окончании войны, имя Кондратенко будет присвоено 25-му Восточно-Сибирскому стрелковому полку, одному из новых минных крейсеров, пяти городским начальным училищам. В Николаевской инженерной академии будет введена премия имени генерал-лейтенанта Кондратенко за лучший проект по фортификации. Памятники герою поставят в Петербурге на кладбище Александро-Невской лавры, куда перевезут останки героя, в Георгиевском зале Николаевского инженерного училища.

Это все будет память благодарного народа, а в те декабрьские дни гибель Кондратенко, несомненно, отразилась на судьбе крепости. С его смертью, по существу, кончилась оборона Порт-Артура. События стали разворачиваться с поразительной быстротой. Начальником сухопутной обороны вместо погибшего Кондратенко был назначен генерал Фок, и уже 5 декабря наши войска оставили форт № 2. Накануне ночью, когда японцы закончили саперные работы и всем стало ясно, что утром начнется штурм, Фок не только не усилил, а, наоборот, ослабил и без того малочисленный гарнизон, сняв с укрепления 140 человек. «Гарнизон форта № 2 в составе 275 человек я признаю при настоящих обстоятельствах чрезмерным», — писал он Горбатовскому.

В час дня японцы произвели взрыв форта и сквозь разрушенный бруствер бросились в атаку. Рукопашный бой с переменным успехом шел до полуночи, после чего лишенные подкреплений защитники форта оставили его.

Еще через десять дней японцы решили провести такую же операцию против форта № 3, заложив под его бруствер более шести тонн динамита. Форт № 3 нужно было держать во что бы то ни стало, ибо он являлся ключевым пунктом всей позиции, но маховик предательства закрутился с новой силой. Произведя взрыв, японцы пошли на штурм. После одиннадцатичасового боя русские, оборонявшие, по сути дела, одни развалины, не получив в подкрепление ни одного солдата, отошли, сжигая все, что может гореть. В плен японцы взяли только трех раненых солдат, а потеряли больше тысячи.