Кондратенко

И только один «Севастополь» решил «погибнуть в бою. Еще 24 ноября его командир капитан 1-го ранга Эссен попросил у Вирена разрешения на выход броненосца и получил отказ. 27 ноября он все-таки вышел на рейд, бросил якорь в бухте Белый Волк и несколько суток вел отчаянную борьбу с японскими миноносцами, нанося им значительный урон. Получив серьезные повреждения, броненосец был затоплен своим командиром на 20-саженной глубине.

Артурская эскадра, всего год назад мало чем уступавшая Объединенному японскому флоту, прекратила свое существование. Моряки плакали, покидая свои суда. Чувство глубокой боли и ненависти они обратили на врага, штурмующего крепость, но надолго осталась в памяти простых моряков обида на тех, кто преступно, без боя позволил уничтожить корабли. Расплата настигнет адмирала Вирена через тринадцать лет, когда он в должности начальника Кронштадтского порта будет расстрелян революционными моряками Балтийского флота.

Роман Исидорович Кондратенко тяжело переживал потерю Высокой, но вида не подавал. В последнее время он стал замечать, что быстро устает, причем не физически. а морально. Болезни, преследовавшие его с ранней юности, перестали о себе напоминать. Зато часто наступала апатия. Или, наоборот, он быстро возбуждался, грубил без причины, даже подчиненным, чего ранее за ним не замечалось. Конечно, нервное напряжение от непрерывных боев, постоянное ожидание смерти могли вывести из себя кого угодно, но сам Роман Исидорович нынешнее свое настроение связывал с общими неудачами на фронте. В последнее время все вокруг уже не говорило, а кричало об этом: бездействие Маньчжурской армии, черепашьи темпы продвижения 2-й Тихоокеанской эскадры и гибель 1-й. Боль утрат, обида за армию, родину, которые стояли на грани поражения, делали жизнь невыносимой, и только большое внутреннее самообладание, нравственная чистота и высоко развитое чувство долга заставляли его трудиться с не меньшей энергией.

С падением Высокой и расстрелом судов эскадры на фронте наступило относительное затишье. Кондратенко начал опять обживать свой домик. Впервые за последние недели он приказал провести генеральную уборку, вновь появились чистые простыни, горячая вода. Только не стало привычных всем поздних обедов или ужинов, на которых не только весело проводили время, но решали многие важные вопросы, связанные с обороной Артура. Из постоянных друзей и соратников одни погибли, другие лежали в госпиталях, да и поздно было выдумывать новое. Борьба подошла к той точке, когда перед оборонявшимися встал один вопрос: как можно дороже отдать свою жизнь? Вечерами, если не выезжал в войска, генерал много читал, размышлял, пытался со всех сторон осмыслить создавшееся положение. Защитникам крепости выбирать не приходилось. У них оставалось одно — сражаться до конца, оттягивая на себя как можно больше сил, и, если придется, погибнуть с честью. Сделано ими было немало. Более 200 дней боролся Артур в тисках блокады, приковывая к себе одну треть находившихся в Маньчжурии японских войск. От сознания этого на душе становилось немного легче. Роман Исидорович садился за письма к жене, но странное дело: любивший раньше писать, он теперь с первыми строками впадал в меланхолию и бросал все бумаги. Только дело, давно ставшее привычным, любимым, необходимым, отвлекало от мрачных дум. И Кондратенко окунался в привычные заботы. Поймав себя раз на невольной грубости, он стал еще внимательнее относиться к подчиненным, особенно нижним чинам. Не считаясь с усталостью, выезжал он в любое время на укрепления. Особое внимание уделял контролю за приготовлением горячей пищи, не забывал бывать в госпиталях.

После того как генерал Ноги начал саперные работы вокруг укреплений полевого типа, можно было предположить, что японцы окончательно отказались штурмовать крепость. Действительно, японский командующий решил брать крепость на измор, по частям. Защитникам от этого легче не стало. Японские саперы сосредоточили усилия против фортов № 2 и № 3 и не прекращали работ ни на час. С русских укреплений бросали гранаты, скатывали шаровые мины, артиллеристы били шрапнелью, но японцы продолжали работы.

2 декабря днем генерал Кондратенко получил донесение, что на 2-м форту японцы применяют удушающий газ. Он немедленно отправился на передовую. По дороге заехал в штаб и пригласил с собой начальника 2-го отдела Восточного фронта подполковника Науменко, там же к ним присоединился капитан Зангенидзе. Все это были старые соратники генерала, давно проверенные и надежные люди. Дорога прошла быстро, в оживленной беседе. Все единодушно пришли к выводу, что японцы вряд ли применили отравляющие вещества, а просто зажгли какую-то гадость. Большую часть времени друзья говорили о контрминной войне.