Кондор улетает

Роберт сутулился, стыдясь своих добавочных дюймов. Он даже пробовал не есть, но через несколько дней у него появилась странная легкость в голове и он без всякой причины принимался визгливо хихикать. Отчаявшись, он снова начал есть. Никогда еще он не испытывал такого голода. Но ведь у его дяди и за неделю не набралось бы столько вкусной еды, сколько он поглощал теперь за один день.

Странно, думал он. Все время, пока он был ребенком, люди ели, как он теперь, но ему-то это было неизвестно. А потому он просто не поверил бы, что нечто подобное возможно.

Еще он заметил, что начал думать. Размышлять о том и об этом. Прежде за ним такого не водилось, но ведь размышлять тогда было не о чем…

Словно он и не жил вовсе, пока не начал работать у Старика. Он просто шнырял в поисках пищи, как собака… или даже, как курица, рылся в пыли, клевал что мог. Тогда он еще не начинал жить. Нигде не был, ничего не видел.

Старик развлекался тем, что водил Роберта обедать в рестораны, а оттуда вез к портному.

— Рукав надо бы сделать на дюйм длиннее. Как это выйдет?

Старик смеялся, а Роберт утешал себя мыслью, что мог бы съесть вдвое больше, чем съел.

Если Роберт вечером не работал, он шел к своей девушке. Ее звали Нелла Бошардре. Они познакомились полгода назад, когда она пришла с матерью в магазин. Хотя Роберт просиживал у них дома почти все свое свободное время, они редко оставались одни. Ей шел двадцатый год. Она была благовоспитанной дочерью чрезвычайно респектабельных родителей. Иногда они ходили кино — в сопровождении ее сестры, матери и одной-двух подруг, иногда ездили на пикники, но чаще всего сидели на веранде или во дворе, в увитой виноградом беседке, и играли в карты. Мать то и дело заглядывала туда или же следила за ними с заднего крыльца. Время от времени являлся и отец, низенький, лысый человек с пучками черных волос над ушами, в белом крахмальном халате, который трещал при ходьбе. Он был зубным врачом и по вечерам тоже принимал больных. Некоторые пациенты, говорил он, предпочитают лечить зубы после работы, а ему все равно нечего делать. Затянувшись раз-другой сигарой, он возвращался к своим дуплам и пломбам.

Роберт всегда скучал. Нелла была не особенно хорошенькой — каштановые волосы, карие глаза, худенькая фигурка. Он не любил кино и терпеть не мог карт. Ее мать он считал дурой, а сестру — идиоткой. Он не понимал, почему он все ходит и ходит к ним.

В этот вечер Нелла спросила:

— Вам нравится, как я уложила волосы?

— Да, — сказал он, — нравится. Они теперь короче или длиннее?

— Намного короче. Я так и знала, что вы не заметите.

— Нет, я вижу, что они причесаны красиво.

Она улыбнулась и постучала колодой по ладони (он вспомнил, как Старик стучал телефонной трубкой по ладони, досадуя на человеческую глупость).

— Роберт, вы никогда не думали о своем будущем?

— Нет, — сказал он. — Кажется, нет.

— Не могли бы вы найти работу получше?

Он уставился на зеленые гроздья под потолком беседки.

— Старик… то есть мистер Оливер, не захочет, чтобы я ушел от него.

— Вы его родственник? — Ее взгляд сказал ему, что Старик слывет в городе богачом.

— Нет, — твердо ответил он. — Не родственник. Но он хорошо ко мне относится.

— А виноград можно рвать прямо с качелей, — сказала Нелла. — Конечно, осенью, когда он поспеет.

— Очень удобно, — вежливо сказал он.

— Серьезно, Роберт, вам было бы лучше приобрести какую-нибудь профессию.

— Но мне и так хорошо.

— Вот как мой двоюродный брат Ноэль Делашез. Он окулист. Или как папа.

— Ну, — сказал он. — Ну…

В этот вечер он ушел раньше обычного — его одолевала дремота.

— Поедем в субботу в Милнеберг.

Она надула губы.

— Вы ведь знаете, что мама не пускает меня в такие места.

— Ну, тогда в Испанский форт. Я попрошу у Старика на субботу его большую машину.

Но она все равно не была довольна.

— Свободный вечер в субботу, как у приказчика из обувного магазина.

Он засмеялся:

— Вот именно.

В субботу они поехали кататься — мать Неллы, ее сестра и она сама. Они тряслись в огромном новом «паккарде» Старика вдоль Нового канала, а кругом сгущались сумерки. Едва Роберт усадил их в машину, как его, точно туман, начала обволакивать скука. От их бессвязной болтовни этот туман сгущался и сгущался, пока не окутал его, словно толстое одеяло.

Он покорно сидел с ними в маленьком парке на берегу озера и слушал, как грохочет военный оркестр — в реве труб и уханье барабанов почти невозможно было разобрать мелодию. Он медленно прогуливался с ними взад и вперед в прохладном влажном воздухе. Он хихикал вместе с ними, когда они спотыкались о битые кирпичи и заглядывали за осыпающиеся стены старого форта.

— Роберт, — сказала Нелла, — поедем домой. Я приготовила для вас сюрприз.

— Правда?

(Какой еще сюрприз? — тупо подумал он, совсем убаюканный скукой.)

— Я сделала чудесное мороженое. Представьте себе, я весь день вертела ручку мороженицы на заднем крыльце.

— Но ведь вам же все равно нечего делать.

— Глупыш! Мороженое чудесное, и вам понравится. Лимонное!