Они перебрались через гребень - вниз по противоположному скату крыши. К счастью, их крыша примыкала вплотную к следующей плоской крыше, которая в свою очередь упиралась в городскую стену. Быстро пробежав по стене, они уже через несколько минут были у таверны, влезли через окно и принялись быстро собирать вещи.
- Знаешь, девочка, - сказал Конан, - когда я проснулся и увидел, что тебя нет, я сначала ни о чем таком не подумал. Но когда стемнело, а тебя все не было, я заподозрил неладное. И как же хорошо, что я успел вовремя!
- Мне бы следовало сердиться на тебя, - ответила Калья, - но ты спас мне жизнь, и теперь я у тебя в долгу. - Она запихнула последние вещи в переметную суму.
- А ты спасла мою, так что мы квиты. И здорово, что я прикончил этого гандера. Жаль, что не прикончил второго, но тут уж ничего не поделаешь. Ладно, пошли, пока гвардейцы не закрыли городские ворота.
Они спустились вниз и оседлали своих дремавших лошадей. Подъехав к воротам, они поняли, что совершенно зря беспокоились: из города устремлялся огромный поток пеших и конных, и никаким гвардейцам было бы его не сдержать. Улучив момент, Калья сорвала с какого-то прохожего плащ, чтобы заменить оставленный ею в . И вскоре они уже скакали прочь от города.
Куулво и Аксандриас ехали некоторое время за Тахаркой. Вдруг гиперборей заметил, что их командир сидит на коне, как-то странно согнувшись. - подумал Куулво. Он подъехал к кешанцу и дотронулся до его плеча. С изумлением он понял, что Тахарка смеется, причем смеется так, что слезы текут у него по лицу.
- Ты когда-нибудь видел что-либо подобное? - спросил Тахарка, едва переведя дух. - Просто светопреставление, первозданный хаос. В общем-то, в этом и состоит суть жизни, мой друг. Кровь и безумие - вот соль бытия. - И он опять зашелся неудержимым смехом.
Куулво ошеломленно уставился на хозяина и вдруг тоже захохотал:
- Сущая правда, хозяин! Как приятно служить человеку со схожими взглядами!
Аксандриас ехал и радовался тому, что остался жив и что избавился от братьев-гандеров. Но ему совсем не улыбалось находиться в компании двух безумцев. Он вздохнул и уныло покачал головой. Перед ними простиралась дорога, которая вела в бескрайние кровавые земли Офира.
Когда Конан и Калья поняли, что Тахарку им не догнать, они пустили лошадей шагом: не было никакого смысла в этой ночной погоне. Вскоре они остановились на ночлег у небольшого ручейка. Конан расседлал лошадей, растер их и привязал неподалеку. Калья тем временем разводила костер - вокруг было много сухого валежника.
Когда он подошел к огню, девушка сидела на сложенном плаще, устремив глаза в пламя. Он дружески улыбнулся ей.
- Ты выглядела просто великолепно!
- Значит, ты все видел? - спросила она.
- А то как же. Пока на арене были только вы с Аксандриасом, я, разумеется, не вмешивался. А вот когда появились гандеры, я понял, что настал и мой черед.
- А ты уже был, когда я показывала Аксандриасу, что у меня вместо глаза? - спросила она сдавленным голосом.
- У всех воинов есть шрамы. Это предмет гордости, а не стыда. Ну, а когда дитя справляется с подобной болью, это значит лишь то, что у него отважное сердце воина.
- Спасибо тебе за эти слова, - тихо проговорила Калья. Она откинулась назад, упершись рукой в землю. Ее все еще покрытое маслом тело блестело в свете костра. Помолчав немного, она начала свой рассказ: - Моя мать была вдовой, очень одинокой и очень богатой. Мы жили в большом доме в Тарантии. Однажды у нас появился красивый светловолосый юноша. Звали его Аксандриасом. Он был из приличной семьи и представился как друг моего покойного отца. Мать прониклась к нему доверием, и вскоре он приходил к нам уже каждый день. Мне же он сразу не понравился, но моя мать не желала ничего слышать. - По телу Кальи пробежала непроизвольная дрожь, она прерывисто вздохнула. - Как-то раз, вернувшись домой от соседей, я нашла при входе окровавленные трупы двух наших слуг. Я бросилась в комнату матери и увидела там Аксандриаса и еще каких-то мужчин. Они привязали мою мать к стулу и пытали ее, требуя сказать, где хранятся деньги и драгоценности. Я не успела убежать. Аксандриас схватил меня. Он раскалил в жаровне кинжал и поднес к моему глазу. Он кричал, что ослепит меня, если мать не заговорит. От ужаса мать онемела. Это разозлило Аксандриаса, и он выжег мне глаз. Я потеряла сознание, а когда очнулась, увидела на стуле то, что было когда-то моей матерью. Если бы я не знала, что это должна быть она, то вряд ли бы догадалась. Я попыталась позвать на помощь, но у меня не было голоса: Аксандриас полоснул мне кинжалом по горлу, думая, что убьет. Мне понадобился почти целый день, чтобы доползти до дверей и привлечь внимание соседей. Родственники взяли меня к себе, хотя и не слишком охотно. Они позаботились, чтобы я получила приличное образование. Несмотря на единственный глаз и поврежденные голосовые связки, они надеялись, что, благодаря богатству и семейным связям, удастся найти мне подходящего жениха. Они зря беспокоились, я обручилась с мечом.