Конан из Киммерии

Во дворе он остановился. Барабан еще звучал, и он уловил отблески колеблющегося красного пламени, просвечивающие сквозь деревья. Каннибализм был не только извращенной потребностью в пище для черных людей Дарфара, он был необходимым элементом их колдовских культов. Черные хищники уже приготовились к свершению своих зловещих ритуалов. Однако, кто бы ни попал в их желудки сегодняшней ночью, это будет не Конан.

Чтобы добраться до Арама Бакша, ему надо было перелезть через одну из стен, отделяющих маленький дворик от большого. Эти стены были очень высокими, вероятно, для защиты от людоедов — жителей равнин и болот. Однако они не были преградой для Конана, выросшего в горах и привычного к подъемам на крутые склоны. Он стоял у ближайшей стены, готовясь перемахнуть ее, когда до него донесся крик, эхом прокатившийся под деревьями.

В ту же минуту Конан, пригнувшись, подбежал к калитке и выглянул на дорогу. Звуки доносились от хижин, стоявших в тени за дорогой. Это был прерываемый удушьем визг, как будто жертве, делающей отчаянные попытки закричать, сжимали горло — и скорее всего черными руками. Из тени от хижины появилась тесно сбившаяся группа людей. Они двинулись вниз по дороге — трое громадных чернокожих мужчин, несущих тоненькую вырывающуюся фигурку. Конан разглядел белеющие в свете звезд руки и ноги, судорожно извивающиеся в безуспешных попытках освободиться. Вдруг пленник вырвался из грубых лап и помчался по дороге — это была гибкая молодая женщина, нагая, как в день своего рождения. Конан видел ее совершенно отчетливо перед тем, как она скрылась в тени между хижинами. Чернокожие следовали за ней по пятам и также исчезли в тени. Невыносимый вопль агонии и ужаса достиг ушей Копана. Доведенный до белого каления разгулом вурдалачьих бесчинств, Конан ринулся через дорогу.

Ни жертва, ни преследователи не подозревали о его присутствии, пока облака мягкой пыли из-под его ног не выдали его. Но к этому времени он уже настиг их, налетев, как вихрь горного ветра. Он был полон безудержного гнева. Двое чернокожих повернулись, чтобы встретить его, и ожидали с поднятыми дубинками. Но они недооценили скорости, с которой он приближался. Один из них свалился, пронзенный еще до того, как смог опустить свою дубину. Извернувшись, как кошка, Конан избежал удара второй дубины и свистящим ответным ударом отсек черную голову так, что она взлетела в воздух. Безголовое тело, прежде чем рухнуть в пыль, сделало еще три неверных шага, жутко хватая воздух руками и орошая все вокруг хлещущей кровью.

Оставшийся в живых каннибал отпрянул, задохнувшись воплем, и с силой отшвырнул свою жертву. Она споткнулась и покатилась в пыль, а чернокожий в панике пустился наутек к городу. Конан не отставал. Черные пятки мелькали все быстрее, подгоняемые ужасом. Однако прежде, чем преследуемый достиг самой восточной хижины, он почувствовал смерть у себя за спиной и взревел, как бык на бойне.

— Будь проклят, черный пес! — С этим возгласом Конан вонзил свой меч между лопатками с такой мстительной яростью, что широкое лезвие вышло из черной груди почти наполовину. Поперхнувшись криком, чернокожий полетел головой вперед, и Конан, расставив ноги, вытащил меч из распростертого тела своей жертвы.

Только ветерок шевелил листья в наступившей тишине. Конан тряхнул головой, как лев гривой, и зарычал, не удовлетворив своей жажды крови. Но больше ни одна тень не вынырнула из темноты, и освещенная звездами дорога перед хижинами оставалась пустой. Вдруг он услышал шум частых шагов за спиной и живо обернулся, но это была только девушка, почти обезумевшая от пережитого ужаса. Она кинулась ему на грудь в отчаянном порыве благодарности за избавление от отвратительной смерти.

— Спокойно, девочка, — проворчал он, — Теперь уже все хорошо. Как они поймали тебя?

Она прорыдала что-то неразборчивое. Он забыл все, что было связано с Арамом Бакшем, рассматривая ее, насколько это было возможно в темноте. Это была белокожая и при этом очень яркая брюнетка — очевидно, одна из замбулийских помесей — высокая, тонкая и гибкая. Свирепое выражение его глаз сменилось восхищенным. И восхищение все возрастало по мере того, как его взгляд задерживался то на ее цветущей груди, то на мягких, прекрасной формы руках, которые до сих пор дрожали от страха и напряжения. Он обнял ее за гибкую талию и сказал, успокаивая:

— Перестань дрожать, детка. Теперь ты почти в безопасности.

Его прикосновение как будто вернуло ей сознание. Она откинула густые блестящие локоны и бросила боязливый взгляд через плечо, прижимаясь к киммерийцу все теснее, как бы ища защиты в его близости.

— Они поймали меня на улице, — пробормотала она, содрогаясь, — Залегли в засаде под темной аркой — черные мужчины, как большие уродливые обезьяны!

— Что ты делала на улице в такое позднее время? — спросил он, очарованный ее гладкой, как атлас, кожей, которую он ощущал под своими беспокойными пальцами.