Конан из Киммерии

В зловещем полумраке Конан двигался по голому зеленому полу. Огромная комната имела правильную округлую форму, которая нарушалась только с одной стороны гигантскими бронзовыми створками высоченной двери. Напротив нее на возвышении у стены стоял медный трон, к которому вели широкие полукруглые ступени. И когда Конан, присмотревшись, понял, что свернулось кольцами на троне, он спешно ретировался, вскинув кривой меч.

Немного погодя, так как эта штука не двигалась, Конан приступил к более тщательному исследованию. На этот раз киммериец поднялся по стеклянным ступеням и стал рассматривать диковину. Это была гигантская змея, изваянная из какого-то желтовато-зеленого материала типа жадеита. Изображение было настолько реалистичным, что можно было различить каждое кольцо. Переливчатая окраска камня живо напоминала настоящую. Крупная клинообразная голова была наполовину укрыта блестящими витками, поэтому ни глаза, ни пасть не были видны.

Вдруг Конана осенило. Эта змея, вероятно, представляла одно из тех мрачных чудищ, которые в древние времена обитали в камышовых болотах на окраинах южного побережья Вилайета. Но, как и золотой леопард, они вымерли уже сотни лет тому назад. Конан уже видел грубые фигурки таких змей, правда, гораздо меньшего размера. Они встречались в молельных хижинах юетши среди других идолов. Описания подобных изваяний можно было встретить в Книге Скелоса, при составлении которой использовались сведения, заимствованные из доисторических источников.

Конана привел в восхищение чешуйчатый торс толщиной с его ляжку и, вероятно, колоссальной длины. Он не мог победить любопытства и положил руку на свернутые кольца. И как только его пальцы коснулись изваяния, сердце в нем замерло, кровь застыла в жилах, а волосы встали дыбом. Под рукой оказалась не гладкая хрупкая поверхность стекла, металла или камня, но мягкая, податливая и одновременно упругая масса чего-то живого. Он чувствовал под пальцами вялое биение инертной жизни.

Инстинктивно Конан отдернул руку, чуть не выронив меч. Ужас и отвращение обуяли его. Он бросился вниз по стеклянным ступеням, не спуская остекленевших от дикого страха глаз с мерзкого гада, который дремал на медном троне. Чудовище оставалось неподвижным.

Конан достиг бронзовой двери и толкнул ее. Сердце у него ушло в пятки, пот катился градом при мысли, что он может оказаться запертым с этой скользкой ползучей тварью. Но створки поддались, и он проскользнул между ними и захлопнул их за собой.

Теперь Конан оказался в широком коридоре с высокими задрапированными стенами. Проход тонул в таком же полумраке, который делал неразличимыми отдаленные предметы. Это усилило тревогу, наводя на мысли о невидимых змеях, извивающихся в темноте. В этом нереальном свете казалось, что до двери в противоположном конце коридора надо бежать еще милю. Рядом с Конаном один из занавесов висел так, будто за ним был расположен ход, и, осторожно приподняв его, он действительно обнаружил узкую лесенку, ведущую наверх.

Пока Конан колебался, в большой комнате, только что покинутой им, послышалась шаркающая поступь, которую он слышал за задвинутой панелью. Неужели его преследопали и в тоннеле? Он стал торопливо подниматься по лестнице, предварительно сдвинув занавес на прежнее место.

Вскоре он вновь очутился в изогнутом коридоре и бросился в дверь, через которую вошел в него в первый раз. Два противоречивых желания руководили Конаном в его, по видимости, бесцельном метании: вырваться из здания с его тайнами и найти немедийскую девушку, которую, как он чувствовал, держали где-то в этом дворце, храме или Кром знает чем еще. Конан рассчитывал, что это и было большое строение под куполом, которое он видел в центре города. Скорее всего, здесь обретался правитель города, к которому, без сомнения, должны были привести пленную девушку.

Теперь киммериец был в комнате и собирался возвращаться дальше по уже пройденному пути, как вдруг услышал голос, шедший из-за стены. В этой стене не было двери, по Конан приложил к ней ухо и отчетливо различил слова. И опять мороз побежал по коже. Язык был немедийский, по голос никак не напоминал человеческий. Он гулко отдавался и гудел, наподобие колокола, отбивающего удары в полночь.

«Не было жизни в Бездне, кроме той, что была заключена во мне, — благовестил колокол. — Не было ни света, ни движения, ни единого звука. Только толчок извне, из запределья был причиной начала моего движения, он направил мой путь вверх, в полной слепоте, без смысла, без чувств, непреклонно и непоколебимо. Я поднимался все выше, через неизменные толщи вечной темноты, сквозь времена, век за веком…»