Конан и Время жалящих стрел

Не рассуждая, Ораст повиновался. Не прошло и нескольких мгновений, как немедиец отметил с удовлетворением, что мертвенная бледность отступила, руки перестали трястись, а взгляд жреца понемногу обрел осмысленность.

Он вздохнул с облегчением. Средство это было крайне опасным, и он берег его на крайний случай, ибо, как предупреждал его продавец пилюль, хитрый старый шемит Мана, стоит хоть чуть-чуть переборщить, и лекарство превратится в яд. Интереса ради, в Торе барон испробовал его на одном из рабов. От пяти горошин с ним сделался припадок, он задышал часто, точно собака, бежавшая под палящим солнцем, на губах выступила пена, и он рухнул замертво. Амальрику понадобилось провести еще несколько опытов, чтобы доподлинно убедиться, в каких дозах снадобье безопасно, зато теперь он мог без страха воспользоваться им.

Пока жрец натягивал на себя белое с черной каймой облачение, немедиец собрал в охапку одежду пажа, облил ее маслом из светильника и поджег. В огонь полетели и накладные кудри. Дождавшись, пока одежда догорит, барон затоптал умирающее пламя ногами и разметал по сторонам пепел.

Да простит его Митра за то, что он загваздал пол в святилище!

Он внимательно оглядел жреца с головы до ног. Вроде нет ничего, что отличало бы его от вереницы таких же белоризников. Тем более, что юнец, похоже, начал приходить в себя.

На вид, состояние Ораста не внушало опасений, разве что возбужден он был сильнее обычного, и, поправив ножны, висевшие, как того требовал обычай, у жреца на шее, Амальрик удовлетворенно кивнул. Он выполнил все, что требовалось от него. Снабдил планом храма, помог проникнуть внутрь незамеченным, дал возможность попасть в святая святых и принять участие в церемонии, смешавшись с остальными жрецами. Дальше Орасту предстояло идти одному.

– Справишься? – спросил он, когда они подошли к развилке, где пути их должны были разойтись. – У тебя теперь есть все необходимое. И главное – не забудь подменить кинжал. В самом конце, как я тебя учил! Чтобы по рукояти никто не заподозрил неладного.

Ораст кивнул. Глаза его в последний раз с мольбой задержались на немедийце. Видно было, что он отчаянно трусит при мысли, что дальше ему надлежит двигаться самому, однако просить Амальрика идти с ним и дальше не позволяла гордость. К тому же накануне дуайен объяснил, почему это невозможно. Так что теперь, какие бы опасности не поджидали жреца впереди, ему предстояло встретить их в одиночку. И, резко развернувшись на каблуках, он стремительно, точно чтобы не растерять остатки решимости, двинулся вперед по темному коридору.

И сейчас, стоя на открытом дворе в ожидании, пока выйдут из дверей храма жрецы, барон мысленно прочерчивал путь, который надлежало проделать Орасту.

Он не испытывал тревоги. Ибо они с Марной полагались не на слабые силы человеческие, над которыми властна любая случайность, любая превратность судьбы, но на безупречность магии, для которой не существовало ничего невозможного.

Так, его собственное заклинание, пущенное в ход, когда они только подъезжали к храму, безошибочно, точно лису на охотников, вывело к ним одного из служителей Митры, что должен был принять участие в церемонии, дабы Ораст мог занять его место.

Но на этом его миссия закончилась. Дальше дело было за магией Марны.

Чары, что наложила она на кинжал жреца, были столь сильны, что даже мертвым Ораст выполнил бы свое предназначение. Клинок поведет его руку, словно ученый пес – слепца.

Он не достигнет цели только в том случае, если ему отрубят конечность.

Но Амальрик был уверен, что это не произойдет.

Медленно и плавно, с торжественным пением, окутанная дымом благовоний, процессия жрецов выплыла наконец из дверей храма. Зоркий взгляд Амальрика различил в хвосте колонны знакомую фигуру, и он ободряюще, одними уголками губ улыбнулся Орасту.

Последний раз мы видимся с тобой, подумал он.

Но, прежде чем умереть, ты совершишь то, что должен!

Аой.

ВРЕМЯ ЗАКЛАНИЯ

Пронзительный траурный плач жрецов возносился к низким серым небесам, подобно тоскливому клику чаек над морем, да и сами они, в просторных своих одеяниях с широкими рукавами, чем-то напоминали диковинных птиц, степенно и важно обходящих свои владения среди серых камней. Процессия двигалась медленно, с остановками, огибая жертвенник, к которому привязан был белый бык, стоявший недвижимо, точно серебряное изваяние. Причудливая вязь их пути должна была символизировать восхождение души в Чертоги Пресветлого; каждая же остановка, сопровождаемая возгласами и ритуальными движениями, – различные препоны на тернистом пути.