Конан и Время жалящих стрел

Собственно, это даже не было сознательным решением. Просто ему не оставили выбора. Он так страдал! Митра, как он страдал! Словно ледяные пальцы скручивали жгутом его душу, петлей свивали разум. Он сделался рабом Скрижали, когда поддался искушению испробовать одно из ее заклинаний, – так объяснила Марна. И теперь они с Книгой были связаны магической цепью, разбить которую могла лишь кровь. Изъесть сталь ржою – вот, что должна была сделать кровь короля Вилера. Он омоет в ней руки, творившие проклятое заклятье, коснется окровавленными пальцами глаз, что читали, и губ, что твердили его, – и станет чист.

И Скрижаль Изгоев откроется Орасту, и станет наконец истинно принадлежать ему.

Так говорила Марна.

И у него не было иного выхода, как поверить ей. Ибо Книга медленно убивала его, а заколдованный кинжал, так счастливо найденный жрецом в лесу, напротив, придавал сил и толкал вперед.

И чем больше размышлял над этим Ораст, тем больше убеждался в мудрости небесных сил. Ибо наконец ему дарован был шанс действительно испытать себя. Ведь кем он был до сих пор? Сперва жрецом, одним из тысяч ему подобных, забитым, униженным, чье устремления не встречало в ближних ничего, кроме насмешек, а все благие порывы подавлялись с презрением и грубостью.

А затем, став чернокнижником, разве преуспел он более того? Удары судьбы все столь же рьяно настигали его. Жалкие, ничтожные честолюбцы, возомнившие себя властителями судеб! Одни пытались возвести его на костер, другие спасли ему жизнь, – но, в сущности, и те, и другие были похожи. И тем, и другим не было дела до самого Ораста – лишь корысть двигала ими.

Они презирали его!

Не лучше были и домочадцы Тиберия. От них Ораст также не видел ничего, кроме оскорблений. Его до сих пор начинало трясти, когда он вспоминал, как обошелся с ним Винсент в тот памятный вечер, когда тащил его силком к барону – да не найдет он успокоения в юдоли Митры! А надменная Релата, эта гордячка, не пожелавшая снизойти до низкорожденного! Ораст невольно принимался скрежетать зубами при одной мысли о ней, забыв, что несколько мгновений назад едва сдерживал рыдания.

Теперь, когда он узнал, что она жива и пребывает в объятиях шамарца, ненависть вновь иссушила страсть в его душе.

Но теперь все будет иначе. Ораст докажет им всем, что он не ничтожество, не червь, которого ничего не стоит раздавить сапогом. Он сотворит то, на что не осмелился бы ни один из них, даже Амальрик, и деяние это вознесет его надо всеми. Точно колосья пшеницы под ветром, склонятся они перед ним. Пролитая кровь не просто даст жрецу власть над Скрижалью – она даст ему власть над миром, ибо лишь тот из людей достоин править другими, кто сумел преступить лживые запреты и стал выше всех прочих.

Он убьет короля! Убьет, чтобы обрести власть, перед которой преклонятся самые гордые вожди Вселенной.

– Завтра на рассвете я отправлюсь в путь, – сказал он Марне твердо. – Береги Скрижаль. Я вернусь за ней.

Амальрик Торский знал, что не сможет уснуть в ночь перед прибытием Ораста. Он, вообще, мало спал с того самого вечера, как огромный черный ворон ударился в его окно, прокаркав роковые слова. В последний раз обдумать все, вспомнить забытое, предусмотреть любые неожиданности… Немудрено, что сон избегал его!

И все же, как странно смешалось все! И то, что планы их готовы оказались осуществиться именно сейчас, после странного разговора с королем, о котором Амальрик до сих пор, несмотря на все свое хладнокровие, не мог вспоминать без суеверной дрожи.

И кровь, и огонь в Амилии.

И обвинения в адрес Валерия, и замешательство принца, точно он и впрямь был повинен в гибели Тиберия.

И понятное теперь своеволие Нумедидеса, над которым за последние дни, сам не заметив, как могло такое случиться, немедиец полностью утратил контроль… Все сошлось воедино, точно и впрямь эти последние дни были неким роковым центром, порогом, переступив который, ни один из них не сможет оставаться тем же, что раньше.

Странно, однако, что Амальрик почти не испытывал тревоги. Чем больше нити власти ускользали у него из рук, рвались, подобно гнилой пряже, и путались на глазах, тем спокойнее принимал он происходящее. Власть над происходящим была утрачена, и, как его учили Адепты Кречета, он отдался воле течений, действуя в потоке чуждой силы, покуда удачное стечение обстоятельств или собственная ловкость не позволят ему вновь сосредоточить бразды правления в своих руках.

И то, что Марна решила наконец, что все готово для решающего шага, и отправила к нему своего посланца, не поколебало невозмутимости барона. Посредством магии он связался с ведьмой, и та подтвердила, что избранником ее, несущим заколдованный кинжал, призванный лишить жизни аквилонского самодержца, стал жрец Ораст. Амальрик не стал спрашивать, как удалось ей уговорить юношу на подобный шаг, требующий хладнокровия и решимости, столь чуждых его натуре. Он даже не сказал Марне, что, по словам самого Вилера, королю и без того оставалось недолго.

Это, в конце концов, не имело больше никакого значения.