Конан и Время жалящих стрел

– Постой! Как ты сказал? Тайна Сердца – Тот, Кто Спал Тысячу Зим…

Он забормотал, в волнении расхаживая по камере.

…Четверо, облеченные Властью Сердца, пробудят Зло! И тогда восстанет из Мрака Тот, Кто Спал Тысячу Зим – и содрогнется твердь, и потекут реки крови, и потемнеет небо, и вороны будут кружить над пепелищем…

Слова Марны, казавшиеся ранее бессмысленными, неожиданно нацелились значением, огненными письменами вспыхнув перед его взором.

Но почему ведьма решила, что он, наследник Антуйского Дома, окажется причастен к поискам Сердца Аримана? Ведь ему куда проще вернуть себе Оберег Кулла – магическую реликвию, что принадлежит ему по праву… И он осторожно поинтересовался у Ораста, кивнув на солнечный диск, зажатый в кулаке:

– Но откуда тебе знать, что этот амулет ненастоящий? Мне кажется, сам Митра едва ли различил бы их.

Ораст засмеялся, но Валерий понял, что своим вопросом разрушил тот тонкий наст приязни, что возник между ними, напомнив жрецу о его занятиях колдовством. Товарищ по несчастью насупился и снова стал обращаться к принцу подчеркнуто отчужденно:

– Любой, обладающий хоть начатками магических знаний, мгновенно узрел бы разницу между ними, месьор! Эта вещица прекрасна, спору нет, но она холодна, точно осенний лед. Она из мертвого золота, и красота ее преходящая, человеческая. Будь этот амулет наделен силой Митры – я ощутил бы жар, даже не коснувшись его.

Валерий зачарованно слушал жреца.

Чернокнижие прежде не внушало ему ничего, кроме ужаса, ибо он был уверен, что все колдуны подобны бесноватой Саломее и, подобно ей, грезят лишь кровью и бесчинствами. Но сейчас перед ним был не безумец, но ученый муж; суждения его были здравы, речь ясна и благозвучна, а в душе ощущался огонь, горевший ярко и чисто – огонь, которого так недоставало самому принцу.

И если бы не знать, что перед ним человек, убивший короля…

– Нет, я не могу поверить, – побормотал он в ответ собственным мыслям, позабыв, о чем беседовали они с Орастом прежде.

Разум его силился соединить воедино два несовместимых образа – и отступал в бессилии.

– Что могло толкнуть такого, как ты, на подобное бесчинство?!

Жрец сокрушенно покачал головой. За окнами башни светало, и лица узников казались серыми в предрассветной мгле. Но глаза Ораста горели, точно у дикой кошки, и взгляд, казалось, способен был прожечь камень.

– Месьор, я молю вас поверить мне! Я говорил вам правду. Никогда – о, никогда! – я не подумал бы зломышлять против вашего венценосного дядюшки.

Он знал, что может смело позволить себе утверждать это, ибо никто не сумел бы доказать обратное.

Лгал ли он? Пожалуй, нет!

Незрелый ум его, распаленный игрой воображения, уже не мог отличить истинное от выдуманного, и жрец сам уверовал в то, что говорил Валерию.

– Женщина погубила меня. Ненавистная колдунья!

Да… Марна! Валерий содрогнулся от омерзения и стыда: эти чувства были тесно переплетены в его душе, каждый раз, когда он вспоминал слепую ведьму. И ему известно было не хуже, чем кому иному, на что та способна. У него не было сомнений, что Ораст не лжет, и доверчивый жрец и вправду пал жертвой ее коварных чар.

– Прости, что усомнился в твоей искренности. – Валерий склонил голову. – Ведовство сильно в нашей юдоли скорби, и, воистину, с его помощью творятся грязные дела. Мне на себе довелось испытать это, и я верю тебе.

– Да! – Черные глаза Ораста полыхнули ненавистью. – Черные дела, месьор! Но заразу чернокнижия надлежит выкорчевать без остатка. И я клянусь Митре, что если когда-нибудь выйду живым из темницы – я возьму карающий меч Солнцеликого в свои руки, дабы без устали и пощады разить скверну.

Он и сам не заметил, как заговорил теми же словами, какими вещал, отправляя на костер колдунов в родной Немедии.

Не зря красноречивого жреца считали там грозой чернокнижников, не ведая, однако, чем занимается тот, когда остается один, в тиши своей укромной кельи.

Но таково было чудесное свойство души Ораста – он быстро забывал.

И во всякий миг искренне верил в то, что говорил, а пылкое сердце подсказывало ему нужные слова, что зажигали не только слушателей, но и его самого. И в этот миг он больше не был учеником колдуньи, грезящим о славе и господстве над миром. Прошлое изменилось, постыдные страницы были сожжены, и самый прах их канул в небытие. В воле Ораста было переписать его заново.

Валерий же видел лишь огонь, воспламеняющий жреца, не догадываясь о том, что питало его, и не мог не преисполниться уважения к нему. Вот перед ним был человек целеустремленный, которого никакие препоны не могли заставить свернуть с однажды избранного пути.

Как он мечтал обладать хотя бы долей подобной твердости!

– И все же ты сам занимался колдовством? – спросил он Ораста. – Что могло привести тебя к магии?

Разве не ведомы тебе были опасности, таящиеся в ее черных безднах?

Улыбка превосходства озарила худое лицо жреца.

– Для того, кто идет вперед, освещая путь факелом Митры, не страшны никакие бездны. Лишь жажда познания вела меня!