Конан и Время жалящих стрел

Не теряя самообладания, колдунья развела руки в стороны, а затем свела их вместе, точно собирала что-то воедино, и, повинуясь приказу, необъятная тень принялась сжиматься, съеживаться, пока наконец на поляне перед колдуньей не оказалась огромная безглавая Птица с распластанными по земле крыльями.

– Мизрах! – прошипела колдунья.

Черная птица встрепенулась, и дрожь прошла по сотканному из мрака телу.

– Помнишь ли ты нас, Мизрах?

– Помню, и готов служить тебе! – раздался ответ в ее сознании. – Желает ли госпожа, чтобы я сорвал с гор ледник и вызвал наводнение, что уничтожило бы эту страну? Или повелишь мне разметать тарантийские цитадели, словно снопы соломы? Говори, чего ты хочешь от меня! Но не забудь, к моей силе ты можешь воззвать лишь трижды… Не растрачивай мою мощь понапрасну.

Не замечая скрытой в словах демона издевки, ведьма покачала головой.

– Нет, Мизрах. Слишком дорогой ценой ты заставил нас заплатить за прошлую услугу, раздвинув воды Тайбора, чтобы спасти жизнь нам и нашему сыну! С того самого дня солнечный свет стал нашим проклятием, и лишь колдовское зрение осталось у нас.

– Зато теперь тебе открыто то, что недоступно простым смертным! – захохотал демон.

– Не тебе, посланец Тьмы, судить об этом, – прошептала ведьма. – Тебе не понять, что значат глаза для человека. Ты не знаешь, каково видеть мир лишь в багряных и лиловых красках.

– Солнцерогий покарал тебя и всю твою вотчину! – прогрохотал Мизрах. – А Великий Сет даровал тебе жизнь и помешал жалкому Митре исполнить свой замысел! Будь благодарна и тому, что ты получила, Марна! Если бы не помощь Бога Ночи, то вашими бездыханными телами давно бы уже играли легкоструйные зильхи! Но говори, чего ты хочешь от меня?

– Ты можешь одолеть Бога-Оленя?

Огромные крылья из вселенской тьмы тревожно захлопали.

– Мне не под силу сразиться с одним из Древних! Знай – он необорим! Его нельзя уничтожить. Можно лишь снова погрузить в сон, повредив его телесную оболочку!

– Так сделай это, Мизрах!

– Это может сделать лишь смертный! Тот, кто не побоится Цернунноса и поразит его чистым беспримесным золотом! Бог-Олень уязвим, как и все Древние! Так Солнцерогий сумел одолеть их, когда пришел в этот мир, поправ пятой своей вотчины Древних: Валузию, Грондор и Туле!

– Но есть ли среди смертных такие воители, Мизрах?

– Что мне до смертных, Марна? – проревел посланец из Преисподних.

От рыка его упали последние листья с деревьев.

– Говори, скорее, что ты хочешь! Мне трудно находиться в вашем мире! Но помни о цене!

Ведьма невольно коснулась грубой маски, скрывавшей ее лицо.

– Да, демон, теперь мы не столь неопытны и доверчивы, как когда-то. Тому, что мы потребуем сейчас, цена – то, что плещется в этом бокале!

Марна вскинула руку, держащую потир, и кровь задымилась в нем.

– Ах-х… – полувздохнул-полузавыл демон. – Как скупа ты стала, моя красавица! И как неблагодарна. Неужто тебе не по душе личико, которым я наградил тебя? А эта маска идет к нему лучше любой вуали…

Колдунья заскрежетала зубами.

– Ты надеешься заставить нас потерять голову, Мизрах? Тебе мало нашей красоты – ты хочешь получить и душу?!

Демон лишь захохотал в ответ.

– Безумная! На что мне твоя душа, когда скоро за нее будут драться мои собратья в преисподней! Но довольно медлить – говори, что угодно тебе от меня?

Теперь пришел черед ведьмы смеяться.

– Едва ли. Едва ли ты откажешься от крови Марны. Теплой, соленой крови…

Дразня Мизраха, она протянула ему сосуд, и тут же отдернула руку:

– Нет, ты получишь ее, когда сделаешь то, что мы велели!

– И что же это?

– Ты должен отнести нас в Тарантию до рассвета. Во дворец. В башню немедийского посланника.

В тот самый миг, когда безголовая черная птица взмыла ввысь, унося на сотканных из мрака крылах слепую колдунью, Ораст Магдебский впервые открыл глаза в своей камере.

Стояла ночь, и он не сразу понял, где находится, а увидев черное небо за решеткой, посеребренной лунным светом, поразился отнюдь не этому, но вновь обретенному зрению. Еще не в силах поверить в свершившееся чудо, жрец потер глаза, но движение рук вызвало столь невыносимую боль, что он мгновенно отказался от мысли, что стал жертвой иллюзии. Он не был помешан, и ему не чудилось, что он видит.

Зрение и впрямь вернулось к нему!

Но если глаза его исцелились, возможно ли, чтобы и дар речи… Робко, не в силах до конца уверовать в случившееся, он попытался подать голос.

– А-а, – пропел он шепотом. – Ораст.

Слезы покатились у жреца из глаз. Соленые, теплые, как кровь, слезы.

Он был уверен, что колдовство проклятой ведьмы сгубило его. Помнил ужас слепоты и немоты. Помнил мучения, что пришлось претерпеть… Но теперь из всего этого осталась лишь боль, да и та казалась не столь острой, и, осторожно ощупав свое тело там, куда дотягивались пальцы, Ораст убедился, что раны его смазаны какой-то густой мазью, а на бедре наложена повязка. По тянущему ощущению в локтях и плечах Ораст догадался, что руки его были вывихнуты, должно быть, на дыбе, но кто-то умело вправил суставы. Шевелиться было невыносимо, но он знал, что поправится…